Пелевин и пустота. Роковое отречение (сборник)

Когда две женщины вхожи в интимные дела друг друга, обе должны соблюдать особый такт, а если одна из них – императрица, тем более… Начиналось все с шуточек Брюсихи, с разговоров о том, что «надо уметь попользоваться мужчиной», а потом незаметно она перешла границу дозволенного и закончилось все именно по-скотски…

И это все не случайно, она давно подозревала, что Брюсиха, сестра Румянцева, незаконного сына Петра I, потихоньку пытается поставить себя на равных… А Корсаков был хорош, замечательно хорош… Но потом явился Ланской и она благодарила Бога, что привелось расстаться с Корсаковым, как он ни красив…

Конечно, чего уж там, Брюсиха права, «надо уметь попользоваться мужчиной». Тем более, когда есть такая возможность… И только круглая дура не «попользуется», сидя на троне, когда вот они, на выбор… Но не каждая и сумеет… Та же самая Анна Иоанновна… Довольствовалась одним Бироном… Правда, говорят, он исправно и толково знал свое дело в постели… Немец, отличался исполнительностью… Глуп и недальновиден, зато исполнителен… А что бабе еще нужно…

Говорят, женщина любит ушами… Глупости… Женщина любит совсем другим местом… «Ласочкой», как это место называет Перекусихина, когда в духе. А когда сердится, то «чертовой берлогой», черт в этой бабьей берлоге не спит, как медведь в своей, а шевелится… А начнет «шебуршиться» да вытанцовывать, так «баба не знает куда ей и деться, на какой рожон сесть». Или еще называет «бабьим капканом», в который мужик «норовит влезть без оглядки». Вот чем баба любит… Чем же ей еще любить, как не этим самым местом, именно для этого и устроенным самим создателем? «Бабий мех дырявый, его никогда не наполнишь», – говорит Перекусихина. А вот Бирон наполнял… Говорят, по этой части работал как часы…

Конечно, ушами тоже любят… Приятно, когда ласкают нежным словом… С детских лет она ни от кого не слышала ни ласкового слова, ни похвалы. Только недовольный окрик матери. И чопорное молчание отца. Она любила отца в раннем детстве, ее тянуло к нему, как ко всякому мужчине. Но он был сух и холоден, ни приветливого взгляда, ни жеста. Знал, что она не его дочь… Но не нарушал своих обязанностей отца, сдерживал неприязнь…

Даже от прислуги и учителей никогда не слышала она искреннего доброго слова. Мадам Кордель иногда оживлялась, особенно когда пересказывала романы, ее вдохновляли повороты судеб героинь, мечтавших о страстной любви. Но и мадам Кордель не находила для нее ласки и нежности, больше занятая собою… Интересно, имелся ли у нее тогда сердечный друг, которому она внимала не только ушами…

У нее часто собирались на чаепитие ее записные поклонники – учитель чистописания Лорон, такой же беглый француз, как и она сама, но полное ничтожество, немец Вагнер, надутый педант, учитель немецкого языка, и учитель музыки, круглый дурак, Релинг. Вряд ли кто-то из них возвращался после чинного чаепития, чтобы хлебнуть из другой чашки Бабетты Кордель.

Если уж кто и пользовался ее чашей, то, скорее всего, учитель танцев… Тоже француз, как, дай Бог память, его звали… Нет, не упомнить… Или пастор Моклер, он тоже регулярно посещал по воскресеньям мадам Кордель, в его проповедях она точно не нуждалась. А от более действенных наставлений, скорее всего, не отказалась бы… И мужчина был видный… Вышла ли она потом замуж, как мечтала?

А впрочем… Боже мой, как же она забыла! Уж кому-кому, а ей хорошо известна эта любовь ушами!

Ее дядя, Георг Людвиг, родной брат матери, восторженный, чудаковатый, тонконогий, но довольно красивый сам собою, младший наследный принц, которому никогда не дождаться своего мизерного наследства, такого крошечного, что оно даже не обозначено ни на одной ландкарте, без памяти влюбился в нее, четырнадцатилетнюю Фике, никому не нужную бесприданницу.

Фике в детстве часто гостила у герцогини Елизаветы Софии Марии Брауншвейг-Вольфенбюттельской, она когда-то крестила ее мать, тоже бесприданницу, и воспитала и выдала замуж из жалости к бедной родственнице. Мать пользовалась малейшим поводом, чтобы уехать из дома, а маленькую Фике оставить у герцогини, доброй старушки, сквозь пальцы смотревшей на подозрительные отлучки своей непоседливой крестницы и воспитанницы, не умевшей надежно скрывать своих желаний и увлечений.

У герцогини Фике попадала в другой мир, совсем не похожий на ее нищую жизнь в родительском доме. Там носили не фальшивые стеклянные, а настоящие бриллианты, в комнатах стояла дорогая старинная мебель, кушанья подавали на серебряных блюдах настоящие лакеи в ливреях, а чай пили из чашек тончайшего китайского фарфора. Герцогиню часто посещали юные Луиза Прусская и Юлиана Мария Брауншвейг-Беверийская, такие же принцессы, как и Фике, правда, немного постарше ее. Они быстро сошлись и стали подружками. Но прошло время и Луиза и Юлиана перестали появляться у «бабушки Елизаветы Софии». Одну из них выдали замуж за короля Швеции, другую – за короля Дании. Принцессы стали королевами. Фике наивно спросила, за какого короля и когда выдадут ее, она ведь, как всякая принцесса, тоже станет королевой.