Пельмени для Витальки

И вот открывается боковая дверь в алтарь и входит пожилой иеромонах. Или игумен? Отец Савватий думает: «Может, это и есть старец? Да нет, наверное, не он...» Заходит следующий, постарше и совсем седой. «Может, этот? Нет, не он...»

Всё больше и больше иеромонахов в алтарь входят. А сердце молчит — нет, похоже, среди них старца...

И вот входит пожилой седой священник — и сердце начинает трепетать, и — ощущение праздника. «Вот это он, это старец! Я чувствовал, что не могу ошибиться: вошедший человек весь светился каким-то внутренним светом!» Отец Савватий спросил тихонько у дьякона: «Это отец Иоанн (Крестьянкин)?» И дьякон укоризненно ответил: «Ну конечно, это отец Иоанн (Крестьянкин)! Ты что, отца Иоанна не знаешь?!» А молодой священник даже не обиделся на укоризну: ведь дьякон был прав, отца Иоанна невозможно было не узнать! Его нельзя было спутать с кем-то другим! И сердце сказало: «Вот он, мой духовный отец!»

Игумен Савватий молчит, и на глазах у него — слёзы. Мне знакомы по милости Божией эти слёзы духовного умиления: я испытывала подобные чувства у мощей Оптинских старцев, на могилке протоиерея Николая Рагозина, на месте упокоения старца Иоанна (Крестьянкина) в Дальних пещерах Псково-Печерского монастыря. Благодать Божия незримо касается нашего сердца и вызывает в нём слёзы умиления. И эти тихие, неприметные слёзы льются даже у сильных духом, суровых мужчин, которые спокойно терпят боль и с достоинством встречают скорбь.

Вся жизнь молодого священника перевернулась после встречи со старцем. Отец Савватий подошёл к нему и почувствовал, что слов-то и нет никаких, нечего спрашивать. Хочется просто стоять рядом и чувствовать любовь, исходящую от этого человека. Как будто небесная сила входила в тебя при встрече с ним. Отец Иоанн изливал эту небесную любовь на окружающих, и сначала было непонятно: как можно любить всех подряд? Вот этот плохой человек, вот тот на руку нечист, а другой и сам себя стыдится, столько грехов за душой. А старец любил их всех, как любит нежная мать своих больных детей. Это была любовь Христова.

Так и стоял отец Савватий рядом со старцем молча, а все вопросы пропали куда-то. И отец Иоанн спросил сам тихим голосом:

— А ты кто?

— Я — священник...

— А ты иеромонах или женатый священник?

— Я — целибат.

— В русской традиции такого не бывает. Скажи своему архиерею, чтобы подстриг тебя в иеромонахи.

И старец назначил отцу Савватию время для беседы. Молодой священник долго готовился к этой беседе. Готовился задать важные, по его мнению, и сложные духовные вопросы. Но, когда беседа состоялась, он почувствовал себя духовным младенцем. Отец Иоанн не отвечал на задаваемые вопросы, как будто не слышал их. Он сам стал говорить отцу Савватию простые слова, но эти простые слова были чем-то особенным. За каждым его словом открывались духовные глубины. И они были бесконечны, как бесконечно деление атома. Над каждым его словом можно было думать и размышлять. И это была целая жизненная программа. Игумен Савватий вспоминает и улыбается:

— Я спрашивал его про Фому, а он отвечал про Ерёму. Понимаешь, он был духовный врач. Профессор духовный. Ты ему жалуешься, дескать, батюшка, есть у меня болячка духовная, как бы прыщик вот на носу вскочил. А он уже, как рентген, проник в твоё сердце и увидел главные причины твоих духовных болезней. И твои немощи. И твои страсти. Как врач, который видит то, что не видит больной, он говорит ему о душевной язве, которая причина всех его грехов. А прыщик, что ж — он и сам пройдёт.

Отец Иоанн говорил правду Божию, но говорил её очень мягко, осторожно. Как кормит нежная мать ребёнка манной кашей — подует, остудит, чтобы не обжечь младенца, так старец кормил духовных младенцев духовной пищей нежно и бережно, чтобы не поранить душу. Ту самую, которая дороже всего мира. Иные рубят сплеча. А правда Божия для духовного младенца не всегда удобоварима... Он никогда не отпускал чад, не угостив конфетами, шоколадкой, любил нас как детей. Часто повторял: «Хорошие мои!»

Но если видел отец Иоанн укоренившийся порок, губительную страсть, он как бы проводил духовную операцию. И — молился за этого человека. Ты возвращался домой и чувствовал несильную боль: старец полечил тебя, вскрыл духовную язву. И вот только рубец ноет, заживая. Он прижёг твою духовную болячку, но сделал это так тонко и нежно, что больной и не заметил, как прошла операция.

И вот, когда я возвращался от старца домой, я чувствовал себя счастливым человеком. Я обрёл духовного отца. И я счастлив просто потому, что он жив и есть на белом свете. Чувствовал его любовь и его молитву на расстоянии, потому что он брал в чада и сразу же начинал молиться за этого человека. Знал и помнил тысячи людей по именам. И молился за всех своих чад.