Пена

Ночь выдалась душная. Окна распахнуты, но в комнате ни ветерка. Макс лежал не шевелясь. Шея, спина, бедра — все зудело, но он даже не пытался почесаться. В горле пересохло, но он не вставал, чтобы выпить стакан воды. Польша, Варшава, Крохмальная улица были его последней надеждой, а теперь надеяться не на что. Жить с Рашелью он больше не сможет, и с кем-нибудь другим тоже. И что остается? Если в его годы мужчина не может наслаждаться женским телом, то не в радость и все остальное: есть, пить, одеваться, путешествовать.

У них в местечке, в Рашкове, был такой Йоселе, гермафродит. Борода совсем не росла. Само собой, он так и не женился. Лицо гладкое, а на голове волосы очень густые. Макс всегда удивлялся, почему этот Йоселе не наложит на себя рук. Какой смысл так жить?

Все врачи в один голос утверждали: физически Макс совершенно здоров, это все нервы. Но если бывает, что нервное расстройство продолжается два года, то почему не десять лет? Если свежий воздух, гидропатия, курорты, бром, всякие припарки и примочки не помогают, то что тогда поможет? Берлинское светило посоветовало, чтобы Макс попытался забыть о своей болезни, отвлекся как-нибудь. Легко сказать. А как? Что ему теперь, все состояние спустить в Монте-Карло или спиться? Попробуй забудь про женский пол, если видит око, да зуб неймет.

«Единственный выход — самоубийство», — подумал Макс. Но какой способ выбрать? Застрелиться? Выброситься из окна? Пойти к Висле и утопиться? Отравиться, повеситься? Сквозь темноту он видел, что тут даже крюк есть на потолке. Но Макс знал, что он не готов найти веревку, сделать петлю и подставить табуретку. В нем еще тлела искорка надежды. Может, это безумие как накатило на него, так и пройдет. Умереть никогда не поздно. Ну, а вдруг и правда есть Бог на свете? А вдруг и правда есть ангелы и черти, рай и ад? А вдруг на другой день после смерти он должен будет предстать перед престолом Всевышнего?

Вытянувшись на кровати, как парализованный, Макс предавался воспоминаниям. Его отец, праведный еврей, простой извозчик, отдавал последние гроши, чтобы его Мордхе, Мотл, мог ходить в хедер. Но Макс не любил учиться. Он сбегал с молитвы, а по субботам играл в ушки и даже катался на поездах, прицепившись к вагону. Его рано потянуло к девушкам, картам и лошадям. Он любил подраться с польскими и еврейскими парнями и славился в Рашкове как забияка, острослов и бабник. С пятнадцати лет начал захаживать к польской девке Янде, которая отдавалась в сарае кому попало. Воровал у мужиков и у евреев. Отец отдал его в ученики портному, но у Макса недоставало терпения для такой работы. И как только представился случай, он дал деру в Варшаву.

Все же он не остался совсем неотесанным. Пристрастился к чтению, сначала читал дешевые книжечки, в которых рассказывались истории о праведниках и грешниках, еврейские газеты и альманахи. Потом стал читать Шомера[33], Айзика-Меера Дика[34] и даже таких писателей, как Линецкий[35], Менделе Мойхер-Сфорим[36], Шолом-Алейхем[37], Гермалин[38], Зейферт[39]. Он помнил огромное количество баек и анекдотов, которые слышал от коммивояжеров, приказчиков, воров и скупщиков краденого. Легко охмурял женщин и девушек. Написать без ошибок письмо так и осталось для него непосильной задачей, но за словом он в карман не лез, умел припечатать и на еврейском языке, и на русском, и на польском, а потом и на испанском научился. Он любил театр, цирк, оперу и балет.

Господи, да он такие победы одерживал, что о них даже рассказывать не стоило, а то вмиг прослыл бы лжецом. Были среди его любовниц и оперные хористки, и танцовщицы кабаре, и даже известная актриса, исполнительница главных ролей из театра в Муранове.

В Аргентине он сошелся с сутенерами и содержателями публичных домов. Там, в этой среде, он и встретил Рашель. Но ему не хотелось топтаться на одном месте, и он выбрался из этого болота. Они, эти болваны, даже думать не могли ни о чем, кроме как о прибыли. А у Макса были и другие интересы. Как только появились деньги, он объездил всю Южную Америку, побывал в Соединенных Штатах и Канаде. Он знал, чего добиваются сионисты, а чего — социалисты. Познакомился с анархистами и вегетарианцами; с теми, кто проповедует, что евреи должны селиться в колониях барона Гирша, и с толстовцами, которые пытаются обрабатывать землю и жить согласно учению графа. Макс выписывал из Нью-Йорка еврейские газету и журнал, позже стал запанибрата с нью-йоркскими актерами, которые приезжали на гастроли в Буэнос-Айрес.