Ее вездеход обогнул этот остаток минувшей индустриальной эпохи и остановился перед огромным крыльцом жилого дома, который выглядел бы весьма банально без этой помпезной пристройки. Преуспевавший когда-то промышленник жил тут со своей семьей в нескольких шагах от фабрики. Франсуа побился бы об заклад, что рядом был расположен теннисный корт и что великолепный розарий обозначал границу между миром труда с рабочими в спецовках и миром капитала с господами всегда при галстуках, за исключением, пожалуй, воскресных дней, когда можно было появиться в своем кругу с ракеткой в руках. Ему на память пришли кадры из фильма, снятого по пьесе Гоголя, где играл Дэнни Кей. Великий американский комик, одетый в костюм царского чиновника, требовал золотую карету, запряженную шестеркой лошадей, только для того, чтобы пересечь площадь от гостиницы, где он остановился, до городской управы. Легко было представить себе, и как владелец завода (который, подобно многим в те времена, считал себя хозяином волей Божьей) залезал в свой «роллс-ройс», попыхивая гаванской сигарой, и приказывал шоферу в ливрее проехать несколько метров, отделявших его от конторы.
— Вы грезите? Что с вами?
Картины прошлого и призрачные стеклодувы исчезли. Франсуа увидел, что его спутница уже поднялась по заросшим травой ступеням, и последовал за ней. Она постучала в дверь, верхняя часть которой, когда-то остекленная, теперь была грубо забита досками. Как и все окна на первом этаже.
Им открыл молодой человек с вьющимися волосами, в джинсах, разрисованной рубашке, ковбойской шляпе и с сигаретой в зубах.
Она сказала:
— Шалом!
Он расцеловал ее в щеки. Рошан с горечью подумал, не спала ли она с ним. Доминик коротко представила его:
— Франсуа.
Рукопожатие было крепким, близорукие глаза, спрятанные за толстыми стеклами очков, приветливо взглянули на него.
— Привет. Меня зовут Давид.
Они прошли следом за ним по коридору с ободранными обоями и поднялись по лестнице, перешагивая через отсутствующие ступеньки. Франсуа выразил вслух удивление, что «Электрисите де Франс» продолжает снабжать электроэнергией это заброшенное здание. Незаконного жильца рассмешила такая наивность.
— Не говорите это моей маме, которая еще не может оправиться от того, что я не посещаю синагогу… Я соорудил подпольную электропроводку.
На лестничной площадке он посторонился, указав на дверь. Франсуа галантно протянул ладонь к ручке, чтобы пропустить вперед свою спутницу. Пронзительный рев сирены приковал его к месту. Давид бросился к двери.
— Черт возьми! Я забыл выключить ее…
Он извинился.
— Мне нужно защитить мои железки от злоумышленников.
Только тогда Рошан заметил крохотные электронные «глазки», укрепленные по обе стороны двери таким образом, что их лучи перекрещивались. Оглушительный рев прекратился. У Франсуа еще звенело в ушах.
Доминик жестко усмехнулась.
— Впечатляет?
Глядя на них, он тоскливо подумал: «Они одного возраста… А я? Что я тут делаю?» Молодая женщина словно уловила его чувства. Она положила ладонь на его руку, как бы удерживая его.
— Давид — мой приятель…
Молодой человек прошел вперед, показывая, что больше нечего опасаться, и обернулся, приглашая следовать за ним. Доминик заметила:
— Простые люди ставят волчьи капканы, чтобы обезопасить свои конурки. А отличник Политехнической школы должен, разумеется, начинить свою обитель — занятую незаконно, я подчеркиваю, — хитроумными ловушками… Иди, хвастун!
Внезапный переход от грустной картины буржуазного жилища, пришедшего в полный упадок, к футуристической обстановке в квартире незаконного жильца был похож на головокружительный прыжок в будущее. На какое-то мгновение Франсуа почувствовал себя профессором Аронаксом, попавшим в «Наутилус».
Вдоль стены здесь выстроилась вереница компьютеров всевозможных марок. Словно машина генерала на параде, инвалидное кресло помогало, несомненно, его владельцу быстро перемещаться от одного конца к другому. Приглушенный свет проникал неизвестно откуда. Будто творение художников-сюрреалистов, в одном из углов комнаты, залитой голубоватым мерцанием, стоял наполовину разобранный компьютер с двумя резиновыми трубками, соединяющими его распоротое брюхо с парой бутылок из-под виски с надписями «кислород» и «азот». Табуретка и кресло-качалка, в котором, не дожидаясь приглашения, тотчас же устроилась Доминик, дополняли эту странную обстановку. Давид сел в свое кресло на колесиках. Правой рукой он огладил воображаемую длинную бороду.
— Вы пришли посоветоваться с пророком Моисеем?
Доминик прервала его:
— Скорее, с его электронными помощниками, у которых мы хотели бы кое-что спросить.
Давид с сожалением покачал головой.
— Раз ты предпочитаешь машину человеку, моя дорогая, задавай вопросы.
Доминик коротко рассказала то, что Франсуа узнал о прошлом Жан-Батиста Ла Мориньера.
— Было бы замечательно, если бы ты смог для нас разузнать, чем он занимался до сорок шестого года.