Пенаты

Она покачала головою и, распахнув рамы на залив, села перед самоваром в маленькой комнате, заставленной этажерками, бюро, письменными столами, вазами с сухими букетами, в которых было полно сухой, пыльной, недатированной осоки. Хозяин дома, налив и себе в стакан с подстаканником, уселся в качалку и, качаясь, стал смотреть на печальный, прозрачный в отмелях, занятый белонощным отливом клочок мирового океана.

Он тоже глядел на залив с верандочки домика-пряника и лениво думал: правда ли, что у Земли было когда-то несколько лун? и правда ли, что Луна находилась некогда ближе к Земле и приливы и отливы в те времена были сильнее? и не ошибаются ли ученые, утверждая, что Луна отделяется от Земли, уплывает неуклонно, и настанет будущее, которое не будет знать вздохов океанов и морей, а ночи станут безлунны? Он читал мало, и прочитанные им научно-популярные книги производили на него не меньшее (а может, и большее) впечатление, чем на читателя-эстета, читателя-сноба интеллектуальные бестселлеры литературного потока (ручей, водопад, горняя стремнина имеется в виду, а вовсе не конвейер и не поточное производство!), а на любителя детективов — остро закрученный сюжет.

В прочитанной им книжке о приливах и отливах, названия которой он не помнил, приводились слова Аристотеля: «Всякое живое существо умирает только во время отлива». Иногда в сознании его, кроме (и вместо) сведений, сообщаемых в тексте, сохранялись фразы, — пугающие, впечатляющие, приводящие в восторг (каждая из фраз, как китайский иероглиф, сопровождалась для него зрительным образом: пейзажем), он даже завел было общую тетрадь для подобных цитат, да, изведя около трети тетради, занятие сие, как большинство своих занятий, бросил.

Кроме вызывающего легкую дрожь Аристотелева замечания, он помнил из той же брошюры почерпнутые слова некоего достопочтенного последователя Магомета об огромном ангеле, опускающем ступню в океан, что вызывало прилив; потом гигантская ступня поднималась — и наставал отлив; на грандиозного мусульманского ангела, подумал он, улыбаясь, распространялся физический закон, сформулированный для российских учеников так: «Всяко тело, вперто в воду, выпирает на свободу силой выпертой воды телом, впернутым туды».

Он пытался вспомнить еще хоть что-нибудь из труда неведомого ему ныне автора; «Time and tide wait for no man», английская поговорка, «Время и прилив никого ждать не станут», время не ждет. Потом он припомнил: каждый день колебания вод настают в разное время, сегодня чуть позже, чем вчера. Полная вода, малая вода. Приливы сизигийные и квадратурные; помня непривычные слова, он не мог восстановить их значения. Слово «сизигийный» ему нравилось, вызывало ассоциации с изюмом (сабзой, что ли?) и с Сизифом. Полнолуние — безумие — прилив... Лунные волны, цунами. Маркизовой Луже цунами были неведомы. Последнее, что удалось ему вытащить из эфемерной кладовки памяти: лунный свет и прилив должны совпадать во времени. Однажды он это видел и чувствовал, купаясь в черноморской ночной воде; солоноватый вкус теплого моря, подобный вкусу ранки, если ее лизнуть, кровь солоновата; потом ощутил он и вкус губ девушки из Сочи, с которой они купались тогда вместе, карамель ее губ.

Николай Федорович отхлебнул чаю, куда перебухал сахара, и спросил Адельгейду:

— Я вам говорил, что на той неделе ожидаю гостей?

Она покачала головою.

— Ожидаю. Люди известные. Костомаров и Гаджиев.

— Николай Федорович, сделайте милость, оставьте молодого человека в покое, — сказала Адельгейда после некоторой паузы.

— Лучше бы он оставил меня в покое. Я его сюда не звал. Я не знаю, зачем он сует нос в то, что его вовсе не касается. Даже если он не секретный сотрудник, не агент, не шпион, а просто молодой дурак, — он для меня опасен, поскольку глуп, любопытен, прямодушен и болтлив. Я хочу себя оградить — и только. Вернее, не себя одного. В некотором смысле он представляет угрозу для будущего. Для пути, открывающегося человечеству. Что с вами?

Адельгейда вытирала слезы, особенно не торопясь, потому что унять их не могла.

— Мне снова снился Новониколаевск.

— Вот как, — сказал Fiodoroff.

— Я проснулась и не понимала, где я. Я уже вам говорила, этот дом так похож на нашу дачу тогдашнюю, и я довершила сходство своими руками, — стол туда, фотографии на стену, букеты и так далее. Зачем вы только все это затеяли.

— Я много раз вам объяснял. На благо человечеству.

— Мне нет дела до человечества, — сказала она, комкая платок с кружевами по краям и вышитой в уголке анаграммою, — я не подопытная мышка. Вы ведь меня не спрашивали, согласна ли я для блага человечества мучиться вот так?

Он резко встал, оттолкнув качалку.