Пение пчел

Благодаря тому что они использовали деньги, пока те имелись на счету, а также за счет дохода с апельсиновых плантаций Моралесы-Кортесы смогли скооперироваться с другими членами казино, чтобы финансировать и наконец довести до ума долгожданное строительство линаресского казино, которое теперь близилось к завершению. К тому же имелись дом и земля в Монтеррее. Появилось у них и незаменимое орудие – трактор, хотя Франсиско все чаще заглядывался на статью в Farmer’s Almanac, где рекламируется другой трактор, гораздо более современный и компактный; впрочем, с досадой говорил он себе, в свете новых финансовых обстоятельств приобрести его сейчас было невозможно. Это золото помогло Франсиско изменить характер своей деятельности, и ставка сработала вдвойне: апельсиновые деревья прижились и давали хороший урожай, кроме того, служили препятствием для дальнейшей экспроприации.

Конечно, он сожалел о потере золота, иначе и быть не могло. Он даже присоединился к движению вкладчиков из Линареса и Монтеррея против «Банка Мильмо», хотя не представлял, как они добьются законной компенсации утраченного состояния. Бывшие клиенты организовывали собрания, разглагольствовали, ругались, сетовали, а кое-кто даже проливал слезы. Тщетно: Франсиско было очевидно, что золотая гора исчезает куда проще, чем повторно возникает из ничего.

Его состояние испарилось, но владения никуда не делись, и сейчас больше, чем когда-либо, он чувствовал себя не просто обязанным, но и вынужденным защищать то, что осталось. Вот почему он больше не мог позволить себе великодушия, которое всегда проявлял в отношении Эспирикуэты. Вот почему отправился сообщить, что если тот откажется выращивать на предоставленном ему участке апельсиновые деревья, ему придется уйти.

Новость застала батрака врасплох.

– Я девятнадцать лет обрабатываю эту землю и хочу посадить табак.

Франсиско опешил, услышав от Эспирикуэты столько связных слов. Желание выращивать табак было для него новостью.

– Табак выращивали еще до сахарного тростника, но он плохо растет в наших краях. А ты, между прочим, уже девятнадцать лет не выполняешь наш уговор. Давай условимся: ты делаешь то, что говорят, или уходишь. Выращивание апельсинов тебе ничего не будет стоить. Я привезу саженцы. А ты их посадишь и будешь за ними ухаживать. Апельсины отлично продаются, кроме прочего, так у нас никто не отнимет землю, Ансельмо.

Тишина.

– Увидимся в субботу. Я помогу тебе начать.

62

– Так у вас никто не отнимет землю.

– Ну да. Ладно, увидимся в субботу.

В тот день, вместо того чтобы поливать маис, Ансельмо Эспирикуэта решил потренироваться стрелять из маузера.

63

Я никогда не забуду эти дни напряженного ожидания. Забравшись в грузовик, я воображал, что убегу вместе с цирком и научусь, как Пелудо, настоящее чудо, петь под водой. Не то чтобы я собирался зарабатывать этим на жизнь, но почему-то мне представлялось, что если кто-то способен петь в такой чужеродной и враждебной стихии, как вода, первым делом он должен научиться дышать, как рыба.

Что, если это умение принесет мне множество удивительных приключений, о которых потом можно будет рассказать?

Сколько суббот было у меня за спиной? Шел апрель 1929 года, а значит, в моей жизни их было триста шестьдесят четыре. За свои почти семь лет я пережил семь Великих суббот, которых ждал с нетерпением: после унылого однообразия, которое традиционно приносил с собой Великий пост, в Линарес возвращались яркие расцветки и всяческая активность. Были и другие желанные субботы, например те, когда мы отправлялись на ярмарку в Вильясеку, где проходили лучшие скачки на четверть мили, для меня – целое событие. Или же летние субботы, которые мы с кузенами проводили на ранчо, стараясь как можно дольше простоять в заводях возле реки – вот почему мне так хотелось овладеть таинственным искусством Пелудо, умевшего петь под водой.

Эта суббота была для меня не просто субботой, а субботой из суббот: мой седьмой по счету день рождения совпадал с шоу под водой и собранием всех жителей города, желавших взглянуть на необычайное явление. Я воображал, будто всю эту суету затеяли специально для того, чтобы меня порадовать. Я представлял, как посреди спектакля голос Пелудо, забулькав из-под воды, отчетливо произнесет: а где именинник? И тут вперед выйду я. Ожидание было бесконечным.

В эти мучительные учебные дни, остававшиеся до субботы – такой желанной, такой долгожданной, такой всецело моей, – учителя и ученики говорили об одном и том же. «Невозможно, – повторяли взрослые. – Это невозможно». – «Но он же обещал, – возражали дети. – Он говорил про это в громкоговоритель, и мы все слышали!» Можно подумать, слова, сказанные в громкоговоритель, дают какую-то гарантию. И те и другие собирались послушать подводное пение: удочка была заброшена, и каждый из нас был рыбой, готовой клюнуть.