Пение пчел

В восемь вечера она отправила няню Полу к Мартину и Леокадио с вопросом, не видели ли они хозяина. Утром, точнее, ближе к полудню, ответили те, они встретили хозяина и мальчика на дороге, ведущей к деревне, где в тот вечер были танцы. Выглядели они как обычно, вид у них был веселый. Когда пробило десять, а вестей от мужа и сына все не было, Беатрис отправила Полу в одну сторону, а Мартина в другую: Полу на танцы, чтобы созвать мужчин и попросить их срочно вернуться, а Мартина – к Эмилио и Карлосу Кортесам, чтобы сообщить об исчезновении обоих Франсиско.

Посыльные быстро вернулись, что напугало ее еще больше: это означало, что тревоги ее небезосновательны. Ей пообещали, что утром обшарят все окрестности и непременно их найдут. Вот увидите, сеньора, наверняка они где-то укрылись от холода и завтра вернутся, посулили ей на прощание слуги, чтобы хоть немного приободрить.

Всю ночь Беатрис просидела за обеденным столом, где торт со свечами напрасно дожидался виновника торжества. Нет, ей ничего не надо. Кофе? Нет. Горячий шоколад? Нет.

– Посидеть с тобой, Беатрис?

– Спасибо, мама. Иди спать.

– Я могу заварить чай…

– Да нет же! Оставь меня в покое!

И Синфороса печально удалилась, нисколько не обидевшись: она понимала и разделяла тревогу дочери. Она тоже отправилась на одинокую вахту в свое убежище, единственным украшением которого служили молитвенник и четки.

На своем посту в гостиной Беатрис неподвижно смотрела, как в окнах брезжит рассвет. Будь это возможно, она бы не моргала, чтобы не пропустить миг, когда муж и сын появятся на горизонте. Как она поведет себя, когда это случится? Конечно же, побежит навстречу. А дальше, что первым вылетит из ее рта? Упреки и ругань – или возгласы радости и удивления? В любом случае она будет плакать. В этот день она непременно будет плакать.

Около семи на горизонте появилась повозка, сопровождаемая всадниками. Однако, вглядевшись, она поняла, что лошадью правит не Франсиско: это был Карлос, ее брат. Она кинулась им навстречу, но резко остановилась, и не только из-за того, что в легких не хватало воздуха: ей хотелось хотя бы минутой дольше пребывать в счастливом неведении. И если бы у нее было чуть меньше собственного достоинства, если бы она чуть меньше сознавала свой статус жены человека, которому принадлежат здешние земли, она бы немедленно развернулась, побежала назад и заперлась у себя, наотрез отказавшись получать какие-либо известия.

Колени у нее дрожали, а сердце почти остановилось. Но она стояла неподвижно, мужественно дожидаясь, когда новости подкатят к ней на старых скрипящих колесах. И в ту же секунду ее блаженное неведение улетучилось: повозку и лошадь они нашли в чистом поле. А Франсиско чуть дальше, возле свежих ямок, в компании юных апельсиновых саженцев. «Да, сеньора, его убили». Она и сама уже все поняла.

Боль, нывшая под ложечкой накануне вечером, овладела всем телом Беатрис, начиная от мозга и заканчивая конечностями, включая и глаза, которые отказывались моргать, чтобы не заплакать, и уши, которые ничего больше не слышали, и голосовые связки, которые парализовало, так что она не могла закричать. Так она и стояла посреди дороги, ничего не спрашивая, не шевелясь, преграждая путь похоронным дрогам и прочим дурным новостям. Ей подумалось: раз новости прибыли, их уже не остановишь, даже если она простоит на дороге весь день. Однако она все стояла, упорно дожидаясь, пока они прибудут сами, без ее помощи.

– Беатрис… – Кажется, это говорит ее младший брат. Интересно, когда ухитрился Карлос потерять свой вечно залихватский вид? И когда лицо его успело стать таким суровым и бледным, спрашивала она себя, пока тот говорил. – Франсиско-младший… – Да, это ее брат, но она его не узнавала и не желала знать ничего из того, что он собирался ей сказать. – Ты меня слышишь? Беатрис!

Его старшая сестра, растерянно стоявшая посреди дороги, не находила слов, да и вряд ли искала. Он взял ее за руки, чтобы поддержать – или удержаться самому, обнять ее – или самому оказаться в ее объятиях, чтобы ее утешить – или получить от нее утешение, а главное, заставить как-то реагировать. Но ему не удавалось.

– Беатрис, – пробормотал он, гладя ее по плечам, пока наконец ее взгляд не стал осмысленным, и лишь тогда он решился сообщить ей вторую новость. – Франсиско мертв, а Франсиско-младший пропал.

Дальше ему пришлось удерживать сестру уже силой, когда внезапно та во весь голос стала выкрикивать имя Симонопио.

87

Она отказалась взглянуть на тело. Не захотела ни обмыть его, ни переодеть. То, что она считала своим величайшим долгом сделать для отца и Лупиты, она не захотела сделать для человека, кому она была плоть от плоти согласно закону Божьему.

– Как ты считаешь, что на него лучше надеть? – спросили ее, но она не ответила.