Пение пчел

Это был единственный случай, когда Симонопио принял приглашение. Искушение было слишком велико. Но вернуться ему захотелось раньше запланированного, потому что он терпеть не мог спать в незнакомом месте, вдали от гор и своих пчел. Подозреваю, что сестры этому способствовали: у Кармен голова была занята любовью и ничем больше, а Консуэло… Консуэло оставалась Консуэло и наверняка тоже была в кого-нибудь влюблена. Она ни разу не обратила внимания на Симонопио, не сказала ему ни единого доброго слова и ни секунды не посвятила ребенку, оглушенному суетой нового города.

Два дня Симонопио с нетерпением ждал, пока наконец-то его не повели в цирк. Первым вышел слон. Мама заметила, что, пока публика хлопала, Симонопио помрачнел и ушел в себя. Вид огромного животного нисколько его не обрадовал, ему явно не терпелось уйти.

Это действительно было самое крупное животное, которое Симонопио доводилось видеть в жизни, однако, несмотря на свой внушительный размер, слон был на последнем издыхании и едва передвигал ноги. Цвет его был вовсе не таким, каким представлял себе мальчик, из боков выпирали ребра. Слон умирал от тоски и прозябания в темнице. И что самое ужасное, никто этого не замечал. Его заставляли поднимать сначала одну ногу, потом другую. Ходить по кругу, пока на его костлявой спине кувыркалась женщина, затем вставать на задние ноги, а хоботом ловить мяч и снова бросать его дрессировщику.

Следом за слоном появился лев с укротителем; в руках у последнего был хлыст и факел, с помощью которого он заставлял льва прыгать через горящие обручи. Затем лев перескакивал с табуретки на табуретку и время от времени ревел, но все это был фарс, потому что в глазах животного не было ни следа присущей ему кровожадности. Он двигался, изредка ревел, кнут заставлял его проделывать всякие потешные трюки, но внутри он словно умер. В какой-то момент на глаза Симонопио навернулись слезы. Чуть позже на арену выскочила стайка клоунов: если животных в цирке было только двое, слон да лев, клоунов выступала целая дюжина всех мастей и размеров, от гиганта до карлика.

Ты слышал когда-нибудь о коулрофобии, молодой человек? Это безумный иррациональный страх перед клоунами. На мгновение Симонопио захватила коулрофобия. Увидев размалеванных существ со странной физиономией, которые прохаживались неподалеку по арене и делали то, за что им платили, а именно – валяли дурака, Симонопио разразился рыданиями. Не хныкал, не ныл, куда там! Это был отчаянный громкий рев.

Надо заметить, бедная мама ни разу не видела, чтобы Симонопио уронил хотя бы слезинку, так что можешь представить, как напугал ее этот приступ коулрофобии, хоть она и не подозревала, что такая болезнь существует. И если сейчас мы знаем, что есть специальный термин, обозначающий тех, кто боится клоунов, наверняка есть название и для клоуна, который наслаждается страданиями подобного человека. Складывалось впечатление, что у кривляк имелся специальный радар, чтобы определять возможную жертву этой пытки, тем более речь шла о богачах, заплативших круглую сумму, чтобы увидеть их выступление.

Вспоминая тот случай, мама утверждала, что клоун двинулся прямо на Симонопио. Мама не знала, что делать: успокаивать мальчика, извиняться перед зрителями за причиненные неудобства или зонтиком отбиваться от клоунов, чтобы те не лезли к ребенку. Она сделала выбор в пользу зонтика, после чего они все встали и поспешно покинули цирк, причем Симонопио прорыдал безутешно всю ночь и даже часть следующего дня, пока мама не сказала: «Хватит рыдать, Симонопио. Если мы выйдем прямо сейчас, то успеем на линаресский поезд».

На обратном пути, проезжая мимо Альты и начисто про это забыв, мама внезапно потеряла нить своего монолога, призванного утешить Симонопио, и притихла. Разумеется, она понимала, что от моего расстрелянного деда нет и следа, а если и есть – ни за что не стала бы искать это место. Да и вряд ли мой дед захотел бы там оставаться – зачем ему это, если на свете существовали его любимые места, например асьенда или кабинетбиблиотека?

Каждый раз, когда поезд, доставлявший Беатрис в Монтеррей, проходил мимо Альты, она припадала к окну, ожидая увидеть на горизонте армию, которая вот-вот нападет на поезд, что в прошлом случалось не раз. Годы спустя она признавалась, что чувствовала странное влечение к этому месту: будто желала вновь убедиться в том, не осталось ли каких-то свидетельств жизни и смерти ее отца, почувствовать озноб, вызванный царившими тогда ненавистью и ужасом, которым наверняка пропитались соседние деревья и даже сама земля, эти немые свидетели убийства.