Вот на что рассчитывал Лудлов, когда его «Кокетка» неслась, несмотря на надвигавшуюся бурю, с полными парусами. Уже клубы паров крутились в воздухе, почти касаясь верхушек мачт крейсера; уже поднятая вихрем пена волн чуть не задевала бортов судна, когда Лудлов, все время следивший за этим грозным явлением природы с полнейшим спокойствием, дал знак вахтенному начальнику.
— Долой паруса! — громко скомандовал лейтенант.
Оглушительное хлопанье парусов на мгновение покрыло собою и свист ветра, и шум волн. Паруса один за другим вместе с реями полетели вниз, и через несколько мгновений белой пирамиды уже не существовало. Оставлены были лишь марселя, широкие поверхности которых и приняли на себя всю ярость ветра. Судно стойко выдержало порыв разъяренной стихии. Опасность миновала. Убедившись, что с этой стороны все благополучно, Лудлов взглянул на бригантину. К величайшему изумлению всех, следивших за нею, бригантина продолжала итти на всех парусах. Ее командир, очевидно, подражал «Кокетке».
— Если он промедлит еще минуту, — сказал Тризай, — все его паруса улетят, как дым. Ага! Взялись за ум!
На бригантине действительно в самую решительную минуту приняли все необходимые меры предосторожности. Одни паруса были совсем спущены, другие зарифлены, т.-е. площадь их была уменьшена с целью уменьшения силы сопротивления напору ветра.
Но хотя судно контрабандиста и блестяще выдержало боевое крещение, его положение ухудшалось. Ветер, а следовательно, и волнение усиливались. Низкое и маленькое, оно с трудом боролось с волнением, и крейсер стал догонять его.
— Дуйте, ветры! Напрягайте ваши силы! — говорил с лихорадочным оживлением Лудлов. — Я прошу вас поработать лишь полчаса, а потом уж воля ваша!
— Еще минуту, — и мы будем в состоянии окрикнуть их! — спокойно проговорил Тризай.
— Проклятие! Ветер падает! — в бешенстве закричал капитан. — Поднять паруса, какие только можно! Покрыть ими «Кокетку» от верха до низа!
Это приказание было исполнено с такою быстротою, что паруса распустились раньше, чем ветер окончательно, стих. На бригантине поступили еще смелее: она исполнила этот маневр значительно раньше, когда море еще бурлило и было покрыто пеной. Она опять выиграла в расстоянии.
— Мошенник не унывает, — заметил Тризай, — он видит, что ветер упал, и спокойно ждет своей очереди. Теперь перевес в численности экипажа не поможет нам.
Замечание было слишком справедливо, чтобы можно было его оспаривать. Ветер окончательно упал. Волны: океана улеглись. Паруса обоих кораблей печально повисли. В этот момент бригантина была впереди на расстоянии пушечного выстрела.
Капитан Лудлов решил испытать последнее средство. Он распорядился спустить шлюпки и приготовиться к абордажу. Затем он пригласил патрона и альдермана в свою каюту,
— Друого средства нет, — сказал капитан, положив бинокль на стол, я бросился в кресло. — Корсар должен быть захвачен во что бы то ни стало. Момент для нападения благоприятен. Через двадцать пять минут мы овладеем им, но…
— Но вы думаете, что Пенитель скажет вам спасибо за ваш визит? — подхватил альдерман, и в голосе его слышалась ирония.
— Я ошибся бы в этом человеке, если бы он сдал без боя свое прекрасное судно. Но для моряка прежде всего — долг. Приходится ему повиноваться, иногда против желания.
— Понимаю. Капитан Лудлов имеет двух повелительниц: королеву Анну и дочь старого Этьена де-Барбри, и обеим им он одинаково боится не угодить.
— Вы ошибаетесь, — промолвил Лудлов. — Я хотел, только сказать, что нельзя вполне довериться матросам, если они под влиянием успеха, а тем более сопротивления, придут в ожесточение. Альдерман ван-Беврут, угодно вам сопровождать нас, выступив в качестве посредника?
— Пики и гранаты!.. Разве у меня физиономия головореза, который с кинжалом в зубах карабкается на бригантину? Нет, если вам угодно будет посадить меня в самую маленькую из ваших шлюпок и дать мне в полное распоряжение двух ребят, то я согласен ехать на бригантину с оливковой ветвью, но и то под тем условием, что вы все останетесь спокойно на месте и поднимете на всех мачтах этого корабля белые флаги. Затем отнюдь не употреблять угроз! Ваш Пенитель, говорят, их не любит… Да, да, капитан Лудлов, я согласен ехать голубем мира, но отказываюсь от роли Голиафа.
— Вы тоже отказываетесь? — спросил Лудлов, повернувшись к патрону.
— Я готов повиноваться! — ответил Олоф ван-Стаатс.
— Патрон! — вскричал обескураженный альдерман. — Вы сами не знаете, что говорите. Если бы вопрос шел о вторжении могавков или канадцев, — было бы дело другое. А то ведь речь идет, о каких-то грошах, в которых заинтересована непосредственно одна таможня; это ее дело. Итак, советую вам остаться здесь.
— Я готов! — твердо повторил патрон.
— Верю вам, — просто ответил Лудлов и, взяв его под руку, удалился в кабинет.
Совещание длилось недолго. В нем принимал участие также старик Тризай. Когда дали знать, что шлюпки готовы, капитан вышел на палубу, чтобы сделать окончательные распоряжения.