Пенрод и Сэм

Прежде, чем ответить, Пенрод бросил взгляд на дом. Он задержался на окне второго этажа. В нем показалась миссис Скофилд. Заметив сына, она весело кивнула ему. Теперь материнское сердце радовалось: сын, наконец, выглядел довольным и счастливым. Она чувствовала, как была права, когда начала лечить мальчика.

– Так что же ты туда положил? – не отставал Сэм.

Миссис Скофилд очень повезло: она прекрасно видела сына, но, к счастью для себя, не слышала его слов.

– Да ничего особенного, – ответил Пенрод, – просто чуть-чуть глины.

Глава XII ЦЫГАН

Это произошло в одну из суббот ноября. Старина Герцог неожиданно вспомнил, что и он был когда-то молодым псом. Это открытие он ознаменовал дракой на заднем крыльце с совершенно незнакомым котом. Дерзкое поведение Герцога объяснялось тем, что он был застигнут врасплох и не успел осмыслить ситуацию. Вообще-то он считал непротивление злу насилием самым практичным и безопасным принципом существования и старался не вступать в конфликты с окружающим миром. Годы и жизненный опыт выработали у Герцога склонность к созерцанию. Он постоянно о чем-то мечтал. Он даже спал с таким видом, словно ждет какого-то чуда.

Он как раз спал в уютном уголке за мусорным ящиком, когда чужой кот имел наглость подняться на крыльцо Скофилдов. Дремлющий Герцог произвел на кота столь безобидное впечатление, что он решился на дальнейшую экспансию. Конечной целью пришельца был захват солидного размера рыбьего хребта, который из-за небрежности кухарки не попал в мусорный ящик и теперь лежал рядом.

Этот кот феноменальных размеров отличался независимостью, а также недюжинным мужеством. Когда-то давно он был симпатичным котенком цвета соли с перцем. Тогда у него были дом, хозяева и даже имя Цыган, которое он полностью оправдывал своими повадками. Он славился дурными наклонностями. Еще в юные годы он начал проявлять страсть к бродяжничеству и скверным знакомствам. Чем больше он рос, тем явственнее становились его необычное сложение и кошмарные повадки. Отец девочки, которой принадлежал кот, говорил, то это не кот, а помесь дикой лошади с малайским пиратом.

Нет, Цыган был явно неподходящим другом для маленькой девочки. Место на коврике у камина его вовсе не прельщало. Можно сказать, что он с самых юных лет восстал против уюта и благополучия. Эта обстановка и добродетельные хозяева навевали на него грусть и тоску, и душа его рвалась на вольные просторы. Он жаждал света, света и музыки. И он навсегда покинул буржуазную среду. Он покинул дом в майских сумерках, прихватив с собой на прощание вечерний бифштекс. Он снюхался с преступным миром и пропал для общества.

Необычные размеры, смелость и жестокость сослужили ему службу, и он скоро стал вожаком целой бандитской шайки.

Он был грозой всех местных бродячих котов.

У него не было ни друзей, ни доверенных лиц. Он редко ночевал дважды подряд в одном и том же месте, и потому был неуловим. Его внешность внушала определенное почтение. Цыган был исполнен грозного достоинства, его манера ритмично покачивать взад и вперед хвостом вызывала панический ужас у других котов. Его горделивая походка таила угрозу; длинные подрагивающие усы, морда, испещренная шрамами, желтые глаза, и которых холодное презрение было смешано с адским пламенем, – все придавало ему сногсшибательный вид гусара-дуэлянта. В этом кошмарном взгляде и в этой походке таилась его душа, душа искателя приключений, который привык полагаться только на свой ум и свою силу, не ждать ни от кого поддержки и никого не щадить. Нетерпимый, съедаемый гордыней и мрачными думами, он вечно осуществлял какие-то свои планы. Это был убежденный воин, и битва была его единственным божеством. Битвы были его наукой, поэзией и школой нравов, и нечего удивляться, что Цыган, хоть и не превратился в дикого зверя, зато стал самым неуправляемым и свирепым котом во всем цивилизованном мире. Вот, вкратце, жизнь и портрет жуткого существа, которое, хищно изогнув шею, склонилось над спящим Герцогом.

Коту оказалось достаточно беглого осмотра. «О, этого-то нечего бояться», – пренебрежительно подумал он и пружинистой походкой стал приближаться к рыбьему хребту. Это был очень заманчивый хребет: на нем даже сохранился хвост, что делало лакомство особенно желанным.

Хребет лежал почти перед носом Герцога, и его обоняние тут же дало знать сонному мозгу, что некто пришел с какими-то неясными намерениями, и следует обратить на это внимание.

Герцог открыл глаза. То, что он увидел, он мог посчитать только кощунством.