ПЕНРОД-СЫЩИК

– Нет, я имел в виду преступников. Ты ведь знаешь, кто такие преступники, а, Герман? То есть, я хотел сказать, если мы, например, поймаем какого-нибудь одного…

– Где? – вяло спросил Герман. Он явно не проявлял особенного интереса к тому, что говорил Пенрод, и снова принялся клевать носом. – Где мы его возьмем? – уточнил он.

Пенрод поковырял землю носком ботинка.

– Ну, если я не передумаю и расскажу, когда Верман вернется, тебе и ему то, что я знаю, ты сам поймешь, что в преступниках у нас недостатка не будет. Видишь ли, Герман, мы будем вот как их ловить. Сначала я должен буду решить, за какой бандитской шайкой нам лучше всего начать следить. Потом может случиться так, что я направлю тебя или Вермана и Сэма Уильямса по их следу или еще что-нибудь поручу, когда сам буду занят.

Германа уже настолько сморил сон, что он не мог реагировать как следует. Один его глаз уже закрылся совсем, другой был полузакрыт. Он пробурчал что-то уж вовсе неразборчивое. Правда, потом он немного пришел в себя и спросил:

– А что тебе сделал этот маленький парень?

Пенрод, не таясь, рассказал о последней подлости отбывшего кузена.

– Готов поспорить на что угодно, у вас никогда еще не было такого подлого гостя, как этот маленький Рональд, – закончил он свой рассказ, – готов спорить на что угодно, у тебя никогда не было маленького кузена, который бы раскрасил твою собаку, новенькую шляпу, а потом бы уехал и показал из машины «нос» тебе и всему твоему семейству!

Герман несколько отошел ото сна.

– Это все пустяки. Вот мой папаша однажды остался ночевать у моего дяди Бена. Ночью папаша положил пиджак и брюки себе под голову и спал на них. У него в кармане брюк лежало четырнадцать долларов. Но когда он проснулся, у него под головой была только куча каких-то тряпок. Брюки, пиджак и четырнадцать долларов пропали. «Где ты дел мой пиджак, брюки и четырнадцать долларов?» – спросил он у дяди Бена. А дядя Бен сказал, что они пропали. «Это я и так вижу, что пропали, – сказал папаша, – я тебя спрашиваю, где ты их дел?» А дядя Бен ответил: «Уфус забрал».

– Кто? – удивился Пенрод. – Что это за имя такое, Уфус? Может, Руфус?

– А я почем знаю? – сказал Герман. – Дядя Пен сказал «Уфус», а больше мне про это ничего не известно. Он сказал: «Уфус пришел и унес». Пот так и сказал: «Уфус пришел и забрал пиджак, и брюки, и четырнадцать долларов, пока папаша спал. Забрал, пошел, развел костер и сжег на нем пиджак, и брюки, и четырнадцать долларов». Тогда папаша и говорит: «А где же пепел?» Вот так и говорит: «Где, – говорит, – пепел?» И еще папаша сказал: «Если этот Уфус взял мой пиджак, брюки и четырнадцать долларов и сжег их на костре, где же, – говорит, – пепел?» Дядя Бен говорит, этот Уфус взял и раскидал весь пепел. Дядя Бен говорит, он даст папаше комбинезон, чтобы дойти до дома. Дядя Бен говорит: «Не виноватый я, это все Уфус делает!»

Пенрод почувствовал, что злодеяния крошки Рональда не идут ни в какое сравнение с кошмарными выходками Уфуса. Герман явно победил в этом споре. Его родственник, несомненно, представлял куда большую опасность нежели мистер Пассло-младший. Однако это преимущество Герману еще следовало доказать.

– Слушай, Герман, а кто этот Уфус? Он сын твоего дяди Бена?

– А я откуда знаю? Дядя Бен не сказал, кто такой Уфус. Он сказал: «Уфус взял их, развел костер и все сжег». Вот так и сказал. И все.

– Ну, тогда, – возразил Пенрод, – он, может, не был совсем твоему папе маленьким кузеном? Иначе, наверное, дядя Бен так бы и сказал. Я думаю, этот Уфус кто-то другой.

– Какой «другой»? – лениво спросил Герман. Он снова начал засыпать и как раз закрыл оба глаза. – И что, дядя Бен сказал бы «иначе»? – пробормотал он.

– Твой дядя Бен сказал бы твоему папе, если бы Уфус был его маленьким кузеном. Так ведь? Значит, то, что он не сказал, доказывает, что у вас нет такого ужасного маленького кузена, как тот, который был у нас в гостях. Уфус, конечно, тоже очень плохой, он даже хуже Рональда, но он не родственник ни твоему папе, ни тебе, Герман!

Построив эту цепь доказательств, Пенрод ощутил гордость. Теперь его голос обрел победные интонации, – ведь, несмотря на происки Германа, он блестяще доказал несостоятельность его притязаний: нет, звание обладателя самого скверного маленького кузена по-прежнему оставалось за Пенродом.