Пентаграмма

– Погоди, – сказала Беата. – Тут у меня кое-что прояснилось. Пришли фотографии от группы, которую возили туда в субботу около пяти. Сейчас поглядим…

– Погляди.

– Нда… О-па… Угадай, на кого я сейчас смотрю?

– Он?

– Ага. Свен Сивертсен собственной персоной. В профиль, перед шестью вигеланновскими титанами. Как будто идет мимо.

– У него в руке коричневый пакет?

– Нижняя часть срезана. Не видно.

– Хорошо. Значит, он был там.

– Да, но в субботу никого не убили. Так что, Харри, на алиби не тянет.

– Хотя бы что-то из его рассказа – правда.

– Ну… Лучшее вранье на девяносто процентов состоит из правды.

Беата почувствовала, как краснеют уши: только что она дословно процитировала одну из максим Харри. Даже интонации его повторила.

– Где ты? – поспешила спросить она.

– Как я уже говорил, нам обоим будет лучше, если ты не будешь этого знать.

– Извини, забыла. – После неловкой паузы Беата сказала: – Мы продолжаем проверять фотографии. У Бьёрна есть список туристических групп, которые были во Фрогнер-парке во время других убийств.

Харри неопределенно хмыкнул, что Беата расценила как благодарность, и положил трубку.

Харри пальцами помассировал глаза, сжал переносицу и крепко зажмурился. Сегодня утром он спал два часа, итого шесть за последние трое суток. Он знал, что, возможно, ему еще долго не доведется нормально поспать. Сегодня ему снились улицы: перед глазами плыла карта Осло в кабинете, вспоминались названия. Сонс-гате, Ниттедаль-гате, Сёрум-гате, Шедсму-гате – все эти маленькие улочки-закоулочки Кампена. Потом во сне наступила ночь и начался снегопад. Вот он идет по улице в Грюнерлёкке (по Марквейен или Тофтес-гате?) и видит у обочины красный спортивный автомобиль, а в нем – двух человек. Подойдя ближе, замечает, что на пассажирском сиденье – женщина в старинном платье и голова у нее свиная. Харри начинает звать ее. Кричит: «Эллен!» Когда она открывает рот, чтобы ответить, из него валятся мелкие камешки.

Харри повел головой из стороны в сторону, словно наводя резкость изображения, и посмотрел на пол, где на матраце лежал Свен Сивертсен.

– Вот что, – сказал Холе. – Знакомая, с которой я сейчас говорил по телефону, запустила ради нас целый механизм, из-за чего может не только лишиться работы, но и угодить за решетку как сообщница. Поэтому мне нужно как-то успокоить ее мятущуюся душу.

– В смысле?

– Мне хочется, чтобы она увидела копию какой-нибудь фотографии, где вы с Волером в Праге.

Свен рассмеялся:

– Ты что, туго соображаешь, Харри? Я же говорю, это мой единственный козырь в игре. Если я его выложу сейчас, мое спасение тут же завершится.

– Возможно, это случится даже раньше, чем ты думаешь. Нашли твою субботнюю фотографию, где ты во Фрогнер-парке. Но тебя там не было видно в день убийства Барбары Свендсен. Странно, да? Учитывая, что японцы щелкают фонтан все лето. Для тебя это неважные новости. Поэтому я прошу тебя созвониться со своей сожительницей и попросить ее отправить снимок по факсу или электронной почте Беате Лённ из службы криминалистической экспертизы. Если хочешь приберечь козырь, пусть физиономия Волера будет смазана, но мне нужна фотография, где ты на какой-то площади сидишь с кем-то, кто похож на Тома Волера!

– На Вацлавской площади.

– Неважно. У нее в запасе час. Не успеете – наш договор теряет силу. Ясно?

Сивертсен пристально посмотрел на Харри, прежде чем ответить:

– Не знаю, может, ее нет дома.

– Беременная женщина. Она не работает, – сказал Харри. – Уверен, что она сейчас сидит дома и ждет твоего звонка. В твоих интересах, чтобы это было так. Осталось пятьдесят девять минут.

Сивертсен забегал взглядом по комнате, потом посмотрел на Харри и покачал головой:

– Не могу, Холе. Не могу ее в это впутывать. Она ни в чем не виновата. Пока что Волер не знает ни о ней, ни о том, где мы живем в Праге. Если мы проиграем, он все это выяснит и доберется до нее.

– А каково ей будет в одиночку растить ребенка, чей отец мотает пожизненный срок за четыре убийства? Не чума, так холера, Сивертсен. Пятьдесят восемь.

Сивертсен закрыл лицо руками:

– Черт…

Когда он снова поднял глаза, Харри протягивал ему красный мобильник.

Кусая губы, он набрал номер и прижал телефон к уху. Харри посмотрел на часы. Маленькая стрелка рубила время на секунды. Сивертсен нервно ерзал. Насчитав двадцать секунд, Харри спросил:

– Ну как?

– Вероятно, она уехала к матери в Брно, – предположил Сивертсен.

– Очень жалко… тебя. – Харри продолжал смотреть на часы. – Пятьдесят семь.

Он услышал, как телефон полетел на пол, повернул голову и успел увидеть перекошенное лицо Сивертсена, прежде чем тот вцепился ему в горло. Харри резко ударил его по запястьям, и хватка ослабла. Потом он дернулся вперед, ударил во что-то податливое, ударил снова и почувствовал, между пальцами теплую густую кровь. В голову пришла дикая ассоциация: бабушкины бутерброды с клубничным вареньем. Он поднял руку и ударил снова. Увидел, как этот прикованный, беспомощный человек пытается защититься от удара, и от этого остервенел еще больше. Он чувствовал себя усталым, испуганным и остервенелым.

– Wer ist da?[24]