Пентаграмма

Зачем переодеваться велокурьером и убивать двух, а скорее всего, трех женщин? Зачем выбирать такие места, где убивать труднее всего? Зачем оставлять послания? И если за каждым убийством стоит сексуальная подоплека, почему ни на теле Камиллы Луен, ни на теле Барбары Свендсен не обнаружено следов насилия?

У Харри разболелась голова. Он отшвырнул пододеяльник и повернулся на другой бок. Цифры электронных часов горели красным, показывая два часа пятьдесят одну минуту. Последние вопросы Харри задал сам себе. Зачем думать о душе, если это разбивает сердце? Зачем, собственно, переживать о системе, которая тебя ненавидит?

Он встал и вышел на кухню. Посмотрел на шкафчик над мойкой. Открыл кран, подставил под него стакан и дал ему наполниться до краев. Потом открыл ящик, где лежали столовые приборы, и достал оттуда черный цилиндрик. Снял крышку высыпал содержимое на ладонь. От одной таблетки он уснет. От двух и пары стаканчиков «Джима Бима» ему снесет крышу. От трех и выше – реакция непредсказуемая.

Харри широко раскрыл рот, кинул туда три таблетки и запил стаканом теплой воды.

Вернувшись в гостиную, он поставил пластинку Дюка Эллингтона, которую купил после того, как увидел сцену с Джином Хэкменом в фильме «Разговор», где тот сидит в ночном автобусе, а за кадром звучит фортепианная мелодия, в которой так и сквозит одиночество.

Харри сел в кресло.

«Я знаю только один способ», – сказал тогда Эйстен.

Харри начал вспоминать все, что произошло с того дня, когда он прошел мимо «Андеруотера» по дороге к указанному дому по Уллеволсвейен. Пятница. Саннер-гате. Среда. Площадь Карла Бернера. Понедельник. Три женщины. Три отрезанных пальца. С левой руки. Три места. Никаких особняков – ни там, ни по соседству. Старый многоквартирный дом начала века. Еще один – примерно тридцатых годов. И офисное здание – сороковых. Лифты. Скарре переговорил со специализированными магазинами для велосипедистов в Осло и округе. Они сказали, что не могут помочь касательно экипировки и желтых костюмов, но через компанию «Фалькен» смогли, по крайней мере, достать список тех, кто за последние месяцы покупал дорогие велосипеды, из тех, которыми пользуются велокурьеры.

Началось действие лекарства. Грубая шерсть кресла приятно покалывала голые бедра и ягодицы.

Жертвы. Камилла, автор текстов в рекламном агентстве, не замужем, двадцать восемь лет, брюнетка, склонна к полноте. Лисбет, певица, замужем, тридцать три года, блондинка, худощава. Барбара, дежурный администратор, двадцать восемь лет, живет с родителями, шатенка. Внешность всех троих – привлекательная, но не броская. Время убийства. Если предположить, что Лисбет убили сразу же, убийства происходят не в выходные. Ранним вечером, сразу же по окончании рабочего дня.

Дюк Эллингтон играл, и в голове Холе как будто звучали десятки мотивов, в которых следовало разобраться, но он заставил себя отключиться и начал проигрывать только необходимые.

Харри не лез в прошлое жертв, не разговаривал с родными и близкими и доклады просматривал лишь мельком, не находя в них ничего интересного. Ответы были не там. Неважно, кем были жертвы, важно, чем они были, что символизировали. Для этого убийцы жертвы – не более чем внешняя деталь, случайно выбранная из окружающей действительности. Найти символы. Увидеть схему.

Теперь таблетки стали действовать в полную силу. Казалось, будто он принял не снотворное, а галлюциноген. Цепь рассуждений уступила место отдельным мыслям: он словно поплыл вниз по течению, не в силах управлять движением. Время пульсировало, словно растущая вселенная. Когда он пришел в себя, вокруг было тихо. И только проигрыватель, доиграв пластинку до конца, тихо скреб этикетку.

Он вернулся в спальню и, скрестив ноги, сел на кровати и стал смотреть на пентаграмму. В какое-то мгновение она начала плясать, размываясь. Он закрыл глаза. Главное – сфокусировать взгляд.

На рассвете Харри словно не было. То есть он все слышал и видел, но в то же время спал. Проснулся он, оттого что на лестницу перед дверью шлепнулся свежий выпуск «Афтенпостен». Он снова посмотрел на пентаграмму. Она больше не плясала.

Ничто больше не плясало – все встало на свои места. Харри увидел общую картину.

На этой картине был беспомощный мужчина в безнадежном поиске истинного чувства. Наивный идиот, который верит в то, что на свете существует любовь, существуют те, кто любит, существуют вопросы и ответы. На этой картине был Харри Холе. В припадке ярости он стукнулся лбом в самую середину звезды на стене. Из глаз брызнули искры, и он беспомощно осел на постель. Взгляд упал на часы: без пяти шесть. Пододеяльник казался обжигающим и был насквозь мокрым.

Потом кто-то словно нажал на выключатель – и Харри вырубился.