Пентаграмма

– Эй, мне надо в сортир, – сообщила студентка, видя, что Харри сидит, уставившись в экран, и не собирается уходить. – Здесь все ужасно слышно, и я стесняюсь. Поэтому не могли бы вы…

Харри встал, пробормотал «спасибо» и вышел.

На лестнице между третьим и четвертым этажом он остановился.

Там, на фотографии… Невозможно, чтобы это была случайность. Теоретически невозможно. Или все-таки случайность?

Глава 37 Понедельник. Исповедь

Они были одного роста. Двое мужчин стояли друг против друга в храме Святой равноапостольной княгини Ольги. Теплый, застоявшийся воздух приятно пах благовониями и неприятно – табаком. Солнечная погода в Осло держалась уже почти пять недель подряд, и Николай Луб в своем плотном шерстяном облачении обливался потом, читая слово перед исповедью:

– Се, чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое…

Недавно он пробовал купить новое, не такое тяжелое облачение на Вельхавенс-гате, но там сказали, что для православных священников у них ничего нет. Прочитав молитву, он положил книгу на аналой рядом с распятием. Сейчас человек перед ним кашлянет – они всегда это делают перед исповедью, как будто пытаясь таким образом избавиться от своих грехов. У Николая было смутное ощущение, будто этого человека он видел раньше, но где – он не помнил. Имя самое обычное. Николаю даже казалось, что это было ненастоящее имя. Возможно, этот человек – из другого прихода. Иногда люди приходили покаяться здесь в своих маленьких тайнах, потому что это была небольшая малоизвестная церковь, где они никого не знали. Николаю часто доводилось принимать покаяние у лютеран Норвежской государственной церкви. Просите, и дано будет. Господь милостив.

Мужчина кашлянул. Николай закрыл глаза и решил, что сразу же по приходе домой омоет тело душем, а слух – музыкой Чайковского.

– Святой отец, так выходит, что порок, как и вода, ищет, где ниже. Если есть в характере хоть малая дырочка, трещинка, слабинка, порок всегда найдет ее.

– Все мы грешники, сын мой. Ты пришел в чем-то покаяться?

– Да. Я был неверен моей любимой женщине. Изменил ей с развратницей и, хотя не любил ее, не нашел в себе сил, чтобы отказаться.

К горлу Николая подступил ком:

– Продолжай.

– Она… Я был словно одержим ею.

– Был, говоришь? Так значит, ты перестал с нею встречаться?

– Они умерли.

Николай вздрогнул, не только от его слов, но и от интонации, с которой он их произнес.

– Они?

– Она была беременной. Мне кажется.

– Мне печально слышать о твоих потерях, сын мой. А твоя супруга знает об этом?

– Никто об этом не знает.

– А от чего она умерла?

– От пули в голове, святой отец.

Николая обдало холодом. Ком подступил снова.

– Ты в чем-то еще хочешь покаяться, сын мой?

– Да. Есть один человек. Полицейский. Я видел, как женщина, которую я люблю, пошла к нему, и в мою голову закрались мысли о том, чтобы…

– Да?

– Согрешить. Это все, святой отец. А теперь вы можете прочесть молитву об отпущении?

В храме стало тихо.

– Мне… – начал Николай Луб.

– Святой отец, мне пора идти. Вы не будете так добры?

Николай снова закрыл глаза, начал читать и открыл их, только когда дошел до слов:

– Прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

Он перекрестил голову мужчины, тот прошептал благодарность и быстрыми шагами вышел из церкви.

Николай остался на том же месте, слушая эхо собственных слов. Кажется, он вспомнил, где видел этого человека. В Старом Акере, он приходил с новой Вифлеемской звездой взамен сломанной.

Как священника Николая связывал обет соблюдать тайну исповеди. И услышанное не заставило бы ее нарушить, но что-то неладное было в самом голосе мужчины – в том, как он говорил про свои мысли о том, чтобы… Чтобы что?

Николай выглянул в окно. Где же облака? Кажется, вот-вот начнется дождь, но сначала будут гром и молния.

Он запер дверь, встал на колени перед маленьким алтарем и начал молиться с таким искренним чувством, какого не испытывал уже многие годы. Просил Господа укрепить и наставить на путь истинный. И даровать прощение.

В два часа в дверях кабинета Беаты появился Бьёрн Хольм и сказал, что у него кое-что для нее есть.

Она встала и прошла за ним в фотолабораторию. На шнуре для просушки висел только что напечатанный снимок.

– Сделано в прошлый понедельник, – сказал Бьёрн. – Примерно полшестого, то есть через полчаса после убийства Барбары Свендсен. За это время можно спокойно доехать на велосипеде от площади Карла Бернера до Фрогнер-парка.

На фотографии была улыбающаяся девочка на фоне фонтана. Рядом с ней был виден кусок скульптуры. Беата ее узнала – «Дерево и ныряющая девушка». Она любила забираться к этой скульптуре в детстве, когда мама с папой на воскресенье выезжали с ней в город и шли гулять в Фрогнер-парк. Папа говорил, что у Густава Вигеланна ныряльщица символизировала девичий страх перед тем, как шагнуть во взрослую жизнь и стать матерью.