Пентаграмма

– Холе, вы рисуете черта на стене. – Скарре посмотрел на остальных. – Мы ведь еще не знаем, что за мотив у этих преступлений.

Теперь кашлянул Том Волер.

Мёллер заметил, что Харри стиснул зубы.

– Он прав, – сказал Волер.

– Разумеется, я прав, – откликнулся Скарре. – Это ведь очевидно…

– Замолчи, Скарре, – оборвал его Волер. – Прав инспектор Холе. Над этими делами мы работаем уже десять и пять дней соответственно. И до сих пор мы не обнаружили между жертвами никакой связи. До сих пор. А когда единственная связь между жертвами – это то, как их лишают жизни, а также ритуалы и какие-то закодированные послания, в голову приходит слово, которое я бы рекомендовал вслух не произносить, но и не забывать. А еще я рекомендовал бы Скарре и остальным недавним выпускникам полицейской академии закрывать рты и открывать уши, когда говорит Холе.

В комнате стало тихо.

Мёллер увидел, что Харри пристально смотрит на Волера.

– Подытожим, – сказал Мёллер. – Теперь вам будет еще сложнее: продолжаем усиленно работать над двумя отдельными убийствами и рисуем на стене большого, толстого и страшного черта. Никто, кроме меня, с журналистами не говорит. Следующая планерка – в пять. Вперед!

В лучах прожектора стоял мужчина в элегантном твидовом костюме. Поигрывая изогнутой трубкой и покачиваясь с пятки на носок, он надменным взглядом мерил оборванку перед собой.

– Сколько вы думаете платить мне за уроки? – обратился он к ней.

Оборванка тряхнула головой и, уперев руки в боки, ответила:

– Да уж я знаю, сколько полагается. Одна моя подружка учится по-французски у самого настоящего француза, так он с нее берет восемнадцать пенсов в час. Но с вашей стороны бессовестно было бы столько запрашивать, – ведь то француз, а вы меня будете учить моему родному языку; так что больше шиллинга я платить не собираюсь. Не хотите – не надо[12].

Вилли Барли сидел в полумраке двенадцатого ряда и не сдерживал слез. Они стекали по шее и, миновав расстегнутый ворот рубашки из тайского шелка, текли дальше – по груди и животу. Не переставая. Он сидел, зажав рот ладонью, чтобы всхлипывания не отвлекали актеров и режиссера в пятом ряду.

Когда кто-то коснулся его плеча, он вздрогнул и обернулся. Над ним нависла огромная мужская фигура. В беспомощном ожидании Барли не мог пошевелиться.

– Да? – прошептал он, давясь слезами.

– Это я, – прошептала в ответ фигура. – Харри Холе. Из полиции.

Вилли Барли отнял руку ото рта и посмотрел на фигуру пристальнее.

– А, ну да, конечно, – сказал он с облегчением в голосе. – Извините, Холе, тут так темно, и я решил…

Полицейский сел рядом с ним:

– Решили что?

– Вы же в черном. – Вилли утер нос платком. – Мне подумалось, что вы священник. Священник, который принес… плохие новости. Глупо, да?

Полицейский не ответил.

– Ах, Холе, я жутко себя чувствую. У нас первая костюмированная репетиция. Посмотрите на нее, – сказал Барли.

– На кого?

– На Элизу Дулитл. На сцене. Когда я ее увидел, то на секунду вдруг решил, что это Лисбет, что мне только приснилось, будто она пропала. – Вилли нервно перевел дыхание. – Но тут она заговорила, и моя Лисбет исчезла.

Он увидел, что полицейский в удивлении смотрит на сцену.

– Потрясающее сходство, да? Поэтому я ее и пригласил. Этот мюзикл задумывался для Лисбет.

– А это… – начал Харри.

– Да, ее сестра.

– То́йя? То есть я хотел сказать – Тойя́?

– До сих пор мы никому не рассказывали, а сегодня вечером пресс-конференция.

– Ну, это привлечет внимание общественности.

Тойя развернулась и, споткнувшись, громко выругалась. Партнер развел руками и посмотрел на постановщика.

Вилли вздохнул:

– Общественность – это еще не все. Видите, тут еще работать и работать. Задатки у нее, конечно, есть, но выступать на сцене Национального театра – это вам не ковбойские песни петь в местном клубе в каком-нибудь Сельбу. Два года я учил Лисбет, как вести себя на театральной сцене, а тут у нас на все – две недели.

– Если я мешаю, Барли, изложу дело кратко.

– Дело? – В полумраке Вилли попытался прочитать хоть что-нибудь на лице собеседника. Ему опять стало страшно, поэтому, когда Харри открыл рот, он заторопился его уверить: – Вы мне вовсе не мешаете, Холе. Я просто продюсер. Знаете, тот, кто задает импульс. А работают сейчас другие…

Он махнул рукой в сторону сцены, где мужчина в твидовом костюме как раз говорил:

– Я возьму эту чумазую замухрышку и сделаю из нее герцогиню!

– Режиссер, декоратор, актеры, – пояснил Барли. – А я с завтрашнего утра – всего лишь зритель этой… – Он замолчал, подбирая нужное слово, и закончил: – Комедии.

– Да уж. У всех свои таланты.

Вилли невесело засмеялся, но режиссер тут же посмотрел в их сторону, и он замолчал.