Костя вновь замолчал, ожидая. Секунды тянулись, глухо и нетерпеливо урчал мотор. Наконец из темноты салона послышался тихий голос:
– Хорошо. Я буду ждать.
Телефон позвонил ровно в час ночи.
– Костя! Костя!.. – услыхал журналист, не успев сказать «алло!». – Это я, Игорь! Извини, что поздно…
По голосу можно было понять все – или почти все. Еще один абзац ненаписанной статьи: невеста по имени Елена не послушалась, согласилась довериться страшным рукам страшной М…
– Мама! У мамы инсульт! Ее надо в больницу, надо вынести из дому, а в «Скорой» одни женщины…
Одеваясь, Костя машинально сунул руку в карман. Ключи! Вечером он почему-то о них не вспомнил…
Из двух лампочек в прихожей горела лишь одна, пришлось вернуться в комнату, щелкнуть выключателем.
Все верно, три ключа – два маленьких, один большой, с хитрой бороздкой, вроде сейфового. Ничего особенного. И брелок самый обычный – бронзовый, с устаревшей коммунистической символикой. «Пятиконечная звезда и красный галстук рядом…» Галстука, ясное дело, не было, зато имелся круг, в котором пятиконечная и находилась.
Уже в дверях он сообразил, что звезда не совсем коммунистическая. Американская, что ли?
Кофе чуть горчил, кондиционер пенсионного возраста исправно капал в подставленную банку, не споря с жарой, потолок вместе со стенами дружно, во весь голос, просили ремонта…
Костя улыбнулся. Приятно! Сразу помолодел лет на восемь. Первая работа, первая газета – самая, самая первая… Особенно приятно после бессонной ночи в больнице.
Страшная М., Машкина Людмила Васильевна, была жива. Пока.
Друзья сделали что могли, две сотни баксов, вовремя извлеченные журналистом из бумажника, – тоже. И врачи постарались, но чудеса случаются редко.
Так и было сказано, когда утром Игорь и Костя добились встречи с заведующим реанимационным отделением.
Игорь остался. Лена, его невеста, обещала подъехать с минуты на минуту, а журналисту пора было на службу.
Он только что звонил другу. Все оставалось по-прежнему. Пока. Все еще.
Последний глоток показался особенно горьким. Костя поставил невесомую чашечку на стол.
– Уже иду, уже пришел!
Максим Андреевич, Зверь из Бездны, он же редактор блока «666» «Страшной газеты», появился в дверях, сжимая в руках огромный черный фолиант. Еще одна книга, маленькая, в бумажной обложке, выглядывала из кармана пиджака.
Костя лишь головой покачал. Его бывший начальник, отставной археолог и великий энтузиаст всего невероятного, непознанного и нереального, славился поистине нечеловеческой скрупулезностью.
– Показывай!
Связка ключей легла на стол. Брелок с непонятной звездой, заранее освобожденный от стального кольца, пристроился рядом.
– Ерунда, просто ключи. Даже не заговоренные. – Ладонь Зверя из Бездны на миг задержалась над столешницей, дрогнула. – А вот пентакль…
– Пен… Что? – не понял журналист. – Звезда эта? На брелоке?
Черный фолиант угрожающе зашуршал страницами.
– Вот. «…Пятиконечная звезда в круге. Может быть сделан из глины, камня, дерева, воска и других материалов. Олицетворяет элемент земли. На нем держат амулеты, камни, травы и другие освященные предметы. Пентакль – также символ Черной магии. Пять концов звезды соответствуют четырем элементам (земля, воздух, огонь, вода) и пятому элементу – духу…» Амулет-оберег, Костя, причем очень серьезный. Спросил бы, откуда он у тебя…
– Разберусь – расскажу, – честно пообещал журналист, вспоминая, кто из его «дачных» приятелей балуется подобным. Или… Как же он, дурак, сразу не понял!
– Если это оберег, то против чего?
Ладонь отставного археолога вновь задержалась над столом.
– Так, с налета, не скажу… Но обычно – защита от магических воздействий. Кто-то с данной бронзяшкой изрядно поработал.
Фолиант не без сожаления захлопнулся. Черной книге явно хотелось поделиться распиравшей ее мудростью.
– Ну а твоя Царица Мух… Эта?
Маленькая книжка, оказавшаяся томиком из «Классиков и современников», поспешила раскрыться в нужном месте.
Костя кивнул. Она и есть – Царица Мух. Повелительница М.
– Николай Заболоцкий, сборник «Столбцы». Неужели не узнал?
– Заболоцкий? – поразился журналист, не без труда припоминая школьную программу. – Которого еще в тридцатых посадили?