Пентакль

Он хотел опереться на тросточку и понял, что забыл трость в лабиринте.

Она запрыгала по асфальту, расчерченному детскими «классиками». Рядом скакал маленький пекинес, оглушительно лая. Наверное, сбежал из дому, потерялся, бедняжка.

Возьмем его с собой, пусть у нас живет…

Двое еще долго гуляли по парку. Вместе с парнями у фонтана пили ледяное пиво, рискуя простудиться, и пели студенческие песни. Катались на «Сюрпризе», а потом ходили по-матросски, вразвалочку, потому что земля танцевала под ногами. Съели клюквенный мусс и выпили кофе со сливками. Поймали монету в миске со сметаной, набросили на штырь дюжину колец и выиграли слона из плюша, с хоботом и ушами. И наконец пошли домой, пугая слоном счастливого пекинеса.

Потому что самый страшный ужас, который страшней харакири, закончился.

Потому что один плюс один никак не два, а целых три, или даже три пятьдесят и две мятых бумажки сдачи.

А если вы не умеете считать, то возьмите калькулятор.

Панская орхидея

1

– Жалко, Ганна Петровна?

– Ой, жалко, Владислав Викторович!

Графский флигель ломали второй день. Никто не предполагал такого. Думали, ударят раз, два ударят – и прощай, панское наследство.

Не вышло.

Сначала забарахлил бульдозер, потом никак не могли найти бригадира, срочно укатившего по одному ему известной надобности. А когда наконец стальная «баба» врезалась в старую кладку, выяснилось, что одного удара мало. И даже двух мало, и трех. Крепки панские стены! Стоял флигель-золотопогонник прощальной памятью, словно наглядеться на мир хотел. Только не на что смотреть, ничего не осталось! Ни дома, ни парка, ни склепов мраморных, ни вековых дубов. Сгинуло – навсегда, и теперь жадное Время добирало последние крохи.

С утра начали по новой, на этот раз при куда большем стечении любопытных. Весть о том, что графский флигель не поддается, разнеслась по селу. Посевная еще не началась, по-этому народ собрался быстро. Набежало и детворы, благо на дворе каникулы. А где школьники, там учителя.

– Та я ж писала, Владислав Викторович! И в область, и в самый Киев. И в Москву писать думала. То ж памятник, ему два века целых!

– Было два века, Ганна Петровна. Увы!

Оба преподавали в школе, обоим – немногим за двадцать. На этом сходство заканчивалось. Физика Владислава Викторовича, прибывшего в Терновцы по распределению, никто даже в шутку не называл Славой. Парень был высок, сух в кости, носил очки и никогда не выходил на улицу без галстука. В свои двадцать четыре он уже стал завучем.

Ганну Петровну именовали с отчеством только детишки, и то не каждый. Она была «теткой Ганной», но чаще «биологичку» называли по имени. Плотная, розовощекая, кость от кости крепкого казацкого рода, Ганна Петровна носила почти в любую погоду белый платок, резиновые сапоги и плюшевую юбку.

Владислав окончил физический факультет университета. Ганна училась заочно в областном пединституте.

Тем не менее они сдружились. Настолько, что директор, мужчина с опытом, из тех, кто видел в жизни все, даже паленого волка, всерьез рассчитывал прикрепить молодого специалиста к школе до самой пенсии. Потому и завучем сделал.

Теперь оба, физик и учительница биологии, смотрели, как гибнет графский флигель.

– У нас в городе не лучше. – Владислав Викторович поморщился, наблюдая за стальной чушкой, раз за разом бьющей в непокорную кирпичную кладку. – Недавно дом в са-мом центре разобрали. Позднее барокко, восемнадцатый век. Старше Екатерины! Деятели!..

Над полем послышался дружный вопль. Стены наконец-то начали сдаваться.

– А какой маенток был! – вздохнула девушка. – Парк здешний выше Софиевки славился. Венера стояла знаменитая, ее еще Венерой Миргородской называли. А библиотека, что в панском доме? Книжками потом три года печи топили!

– Холопы сожгли родовое поместье, – тихо, ни к кому не обращаясь, проговорил физик.

Пыль понемногу улеглась. Рабочие в замасленных спецовках копались в груде битого кирпича.

– Молодежи – здравия желаю! – послышалось сзади.

Бравый участковый Остап Остапович, грузно ступая и придерживая портупею, пристроился рядом с учителем.

– Вам тоже, – неохотно кивнул физик. – Пришли пресекать?

– Если потребуется, и пресекать! – Участковый наставительно поднял вверх толстый палец. – А в целом – вести профилактическую работу. Вы бы за детворой смотрели, не ровен час…

– А помните, Остап Остапович, какой тут дом был? – внезапно спросила Ганна.

– Чего ж не помнить? – охотно согласился тот. – Его ж только в начале шестидесятых разобрали, так что застал. Красивый дом! Колонны, стекла цветные, крыльцо мраморное. У крыльца старого графа и расстреляли.

У физика еле заметно дернулось плечо. Участковый, однако, понял.

– Так времена же, Владислав Викторович! Злой народ был, панов наших ненавидел – страх. Их чаклунами считали. Помните «Вия» гоголевского? Говорят, будто все это именно в нашем селе и случилось. Байки, конечно…

– А во флигеле панском человека живьем замуровали! – резко бросила учительница. – И не байки это, а чистая правда. Я в книжке читала! А немец-управляющий на баштане вместо арбузов человечьи головы выращивал!