Пенталогия «Хвак»

Сущность демона Джоги вроде бы как замерла, к чему-то прислушиваясь, а Хвак тем временем выбрал валун почище, сам на него уселся поудобнее, снятые портянки расстелил и взялся обирать мелкий сор с замызганной шапки. Всё пора менять: штаны треснули, шапка грязна и засалена до невозможности, рубаха розовым вином запачкана по пузу, вином, которое он даже и не попробовал… Такого неопрятного бродягу еще не всякая харчевня примет под свои своды… Но не беда: деньги у него есть и денег много, хватит на еду и на одежду… И даже на угощение трактирным девкам… Точно! Здорово-то как! Пора идти, портянки-то уже высохли.

— Ну, что, Джога? Чего там?

— Не дотянуться мне, повелитель, больно уж далеко отсюда. Однако, место надежное, это у подножья горы, которую люди зовут Шапка Бога, там шныряет некий тщедушный демон Камихай, он и охраняет то место, где секира лежит. Тщедушный в сравнении со мною, конечно же, а так он более или менее крепенький, по местным демоническим меркам. Тем более что лежит секира не на открытом пространстве, а в пещере. Так что, можно быть уверенным: искомый предмет и доныне там, целехонек. Кроме того, мы сейчас находимся в самых людных краях Империи, а я ни на ком не чую этой секиры, стало быть, наличествует дополнительная надежность в моей уверенности по поводу сохранности данного изделия…

— Ты бы не мог попроще болтать, а, Джога? Я так понял, что секира далеко и что ничья до сих пор, так?

— Да, повелитель. Простота твоего мышления отнюдь не препятствие истине, осеняющей твои рассуждения и выводы. Нет! Не сердись, Хвак, я больше не буду! Да, да, думаю и уверен, что секира все еще там.

— Угу. Угу… Тогда вот как сделаем, Джога. Пока ты думал, я спросил у погонщика скота насчет трактира и он показал, где ближайший. Зовется «Копыто».

— Да, повелитель, я слышал, но сие «Копыто» как раз на западе, а не на востоке, куда отныне пролег наш путь.

— И я к тому же речь веду: сначала дойдем до ночлега, я там одежду куплю, шапку, портянки новые перемотаю, опять же в мыльню, если не боишься…

— Мыльни я не боюсь.

— …потом попьем, поедим, а уже утром пустимся в обратную сторону, к этой… к горе. Как тебе такое дело? Согласен?

— Я всегда согласен со словами своего повелителя. Но тут уж — горячо согласен! Только ты не передумай насчет девок, повелитель!

— Не передумаю, не бойся.

В тот вечер Джога повеселился на славу! Хвак, и еще будучи трезвым, и даже потом, напившись допьяна, так и не разрешил Джоге колдовать, чудесить, проявлять иную самостоятельность, но вдруг позволил тому спеть песенку… В итоге пришлось участвовать в большущей драке, которая, если говорить правду, и завязалась в честь Хвака: одни требовали зарезать и выбросить на улицу подлого скабрезника, другие умоляли спеть еще раз, дабы они успели запомнить слова… Все ли остались живы после поножовщины, Хвак не запомнил, да и не узнал; он повертелся немного в центре событий, маша кулаками и табуретками, потом подхватил на пальцы пустое, но увесистое железное ведерко и с его помощью пробил себе дорогу к девкиному «насесту», к первой попавшейся из местных девиц, тут же сумел ей понравиться пьяной улыбкой, широкими плечами, пухлым кошелем — и она увела его спать.

— Джога, — подумал со строгостью Хвак, — ты… сделай так, чтобы мошна не опустела и с нами осталась. Понял? Ты же сам говорил, что не спишь?

— Не сплю, повелитель. Будь спокоен. Снимай, снимай же скорее второй сапог, видишь же — ждут тебя. Портки снимай, рубаху…

— Но все-таки не верится мне, что те… прежние деньги… эта… Вишенка забрала.

— Эх, Хвак, Хвак, простота деревенская… Ты уж поверь, повелитель, я твое воспоминание внимательно перебрал, каждое слово, каждый взгляд. Именно она, да еще в некотором сговоре с местною обслугой. Шапку-то сними, зачем она тебе в постели?

— В сговоре? Но это уж ты вр-р-ать! Цыц. Смотреть смотри, но не мешай. Ой, нелов… ик… мне… что ты тут…

— Хы-хы-хыы, повелитель! Я буду тих, как тень от надгробья! Только ты не стесняйся!

Хвак потом заснул и захрапел так, что качалась занавеска на пыльном окне, а вода в кувшине у изголовья трепетала мелкими кольцами. Девица Кудряшка вслушивалась, вслушивалась — вроде не притворяется… Потянулась потихонечку слабенькими пальчиками к вороху одежды… Все шло по-доброму, неудачи не предвиделось… Но тут вместо храпа из глотки постояльца высыпались хриплые, внятные, настолько гнусные и жуткие ругательства, что…«…а остальное горули с помойки растащат! Я тебе поворую, падаль ты кривобокая!» — вот каковы были самые смирные и мягкие слова, из произнесенных якобы спящим толстяком, поэтому Кудряшка сочла за благо не испытывать далее судьбу — и так получила почти вдвое против обычного.

— Спи, спи, мой родной, спи сладко, это я хотела соринку с рубашки смахнуть. Обожаю тебя!

* * *