Пепел

Мной по-прежнему владела тоска. Каждый день ближе к закату я выходил на крыльцо, садился и смотрел на горы, разделяющие Асдар и Крагию: заходящее солнце всякий раз окрашивало их белесые вершины мягким желто-оранжевым светом. Иногда мне казалось, что я вижу серовато-белые силуэты драконов. И тогда меня посещало желание забраться на гору. Конечно, я знал, что мне это не под силу, но все-таки время от времени ходил к горам. У меня появилась даже своя тропинка. Правда, дальше леса, растущего у подножия, я не уходил. Боялся, что не смогу вернуться.

Зима тянулась долго. Мне даже стало казаться, что она никогда не кончится. Но все же постепенно день начал удлиняться, солнце припекало все сильнее, и вскоре я заметил, что сугробы за окном вроде бы начали оседать. Женщина, учившая меня готовить, давно уже приходила ко мне без дела, просто так — в гости. Она приводила с собой своих шалопаев-сыновей, и они играли у меня во дворе. Я давно уже не нуждался в ее советах в отношении готовки, просто приятно было принимать гостей: не отца же мне к себе звать, в такую-то лачугу. А показать кому-нибудь, как я тут ладно утроился, хотелось.

— Снега скоро сойдут, — как-то раз сказала женщина, наблюдая, как ее ребятишки строят снежный форт.

— Скорее бы, — вздохнул я.

— Вы так ждете весну, — улыбнулась она. — К вам кто-то должен приехать?

— Нет, — я помрачнел: в то, что люди Шаарда все-таки отыщут Лан, мне давно уже не верилось. — Просто кажется, что дышать легче будет.

— И то верно, — сказала она. — Весной все начинается заново. Скоро будем жечь Проси-Костер.

— Что? — переспросил я, почему-то подумав об асдарских кострах.

— Проси-Костер, — повторила женщина. — Не слышали ни разу? Вся деревня собирается вместе, и каждый несет что-нибудь ненужное, что с прошлого года осталось. Ежели в прошлом году какая беда приключилась, то что-нибудь, с нею связанное: одежду болевшего или шерсть подохшей скотины. Берем мы все дурное да ненужное, бросаем в кучу и поджигаем: просим, значится, богов, чтобы плохое забрали, да хорошее оставили. И чем больше всяких горестей сгорит, тем счастливей будет новая жизнь с новой весны.

— Что-то я не вижу, чтоб все в деревне были так счастливы, — усмехнулся я.

— Правда ваша, — улыбнулась женщина. — Да только чтоб действительно жизнь заново начать и настоящее счастье получить, нужно все пожечь, ничего не оставить. А кто ж согласится на такое?

Я задумался. Посидел некоторое время, потом полез в сундук и вытащил оттуда рубаху — мою старую, уже порядком заношенную и застиранную рубаху, которую когда-то без спроса надела Лан.

— На, — сказал я, подавая ее женщине. — Сожгите за меня.

— А вы болели что ли? — спросила она, послушно затыкая рубаху за пояс.

— Болел, — вздохнул я. — И сейчас болею. Так что жгите, не жалейте. Пусть все сгорит. И память тоже.

Больше та женщина не приходила. Не оттого, что я ей надоел: просто снега начали таять, и добраться до моей избушки теперь можно было только вплавь по грязи. Я по-прежнему выходил на порог каждый вечер, оглядывая горы и с нетерпением дожидаясь, когда же закончится таяние снегов. Сугробы с каждым днем становились все мельче, из-под них стала проглядывать жухлая трава. Солнце щедро согревало землю, оплавляя снежные островки. К концу месяца сугробы растаяли, и я совсем уже было собрался предпринять попытку сходить за работой в ближайшую деревню, как природа снова надо мной подшутила: где-то в лесах, видно, тоже растаяли снега, мелкая речушка вышла из берегов и окружила мой дом водяным кольцом. К счастью, вода не добралась даже до огорода, так что мои волнения на этот счет оказались напрасными.

Пока я опасался, как бы вода не добралась до моего дома, весна, наконец-то взяла свое: буквально за пару дней все вокруг стремительно зазеленело, на деревьях полопались почки, и ветки будто бы подернулись зеленой дымкой. Я совершенно перестал бывать днем дома и бродил вокруг него часами, изучив каждый куст, каждую травинку и наблюдая, как постепенно пробуждается жизнь. Солнце с каждым днем становилось все горячее, и я не снимал меха лишь потому, что опасался, как бы меня не продуло опасным весенним сквозняком.

В тот день, когда весна решила, что ее дело сделано, и пора приглашать в гости лето, я вышел из дома, чтобы впервые за долгое время обновить тропу до леса: мне было интересно, как она выглядит без снега. Земля давно уже просохла, и я с удовольствием шел вперед, разглядывая цветущий ковер под ногами. Сапоги я снял, закинув их в короб за спиной, и ступал по прохладной траве босиком. Никаких камней здесь не было, а змеи по эту сторону гор не водились, так что опасаться я мог разве что пчел, деловито снующих от цветка к цветку. Зеленая дорога плавно утекала назад. Я словно был околдован ее течением и все шел и шел. Как в сказке.