Пепел

То, что происходило сейчас в самой сокровенной части души, объятой парализующим страхом, Он не испытывал еще ни разу в жизни. Остановка сердца – предпочтительней. Даже вот так ощущалось. Орудие самой позорной казни, освещенное Телом и Кровью Спасителя, на нем распятого, стало – Хранителем всей Вселенной, Крестом Животворящим! И вот, Освятивший Вселенную, Присутствующий на каждом распятии в десятках тысяч храмов, на каждом нательном крестике у десятков миллионов Его народа, видит, как Его Пресвятая Мать, Царица в Его Царстве, Устроительница жизни Его народа, поселенного в Ее доме, вместо постоянных Своих слезных молитв к Нему о Своих домочадцах, которые только поэтому и живы еще, и не вышвырнуты из Дома – уходит от них, не оборачиваясь, и плачет. И как же Он поступит? И вот теперь долготерпение и многомилость исчерпались; очередь за гневом и справедливостью. Нет, разящих молний, смерчей и землетрясений не будет. Есть расправа хуже молний. Перед полными слез глазами Алексея Николаевича Спаситель, облаченный в Свою Ризу, что хранится в Успенском Соборе… Соборе?.. Да это теперь всего лишь холодная пустая музейная каменная громада, экспонат с экспонатами внутри себя! И нет теперь схождения Святого Духа в самом святом алтаре бывшей Святой Руси! Сколько раз к этой Ризе вместе со всей семьей прикладывались… Остановись, Господи!.. Взял золотой ковчежек с гвоздем, который держал на кресте Его правую руку, хранившийся рядом с ризой, и пошел вслед за Матерью… Пустой серебряный значок тяжелил теперь шею и колол грудь, и всего лишь простая деревяшка, обычная щепка лежала внутри его. И самое страшное: из сокровенной части души, что есть основа жизни, что созерцала сейчас все это, уходила вместе с Уходящими ее сокровенность – то, что есть совесть, что видит, чувствует, думает, любит и кается, что принимает в себя Тело и Кровь Христовы, которых больше не будет… И нечем задержать уход… Нет больше защиты от всесметающего ветра преисподней, он сметет самый чистый в мире воздух и заменит его собой, он уничтожит плодородие лучшей в мире земли, полмира кормившей, самую чистую воду обратит в яд, а из беззащитной души этого народа выдует все, и тот станет стадом образин, от которых будут шарахаться дикие звери, а от пригнанного ветром геенского огня опустошенный дом начнет гореть, и гасить его – нечем. И вскоре черный смрадный пепел заполнит собой всю вселенную.

«И останется дом ваш пуст…» – сейчас полностью, во всем необъятно-приговорном значении предстала эта фраза Евангельская, Спасителем сказанная, вся мера-безмерность безысходной пустоты слышалась в Его Божественных устах…

– Не уходи, – сказал он шепотом вслед Уходящей.

И даже показалось, что пепелинки геенские уже кружатся между им и Ею.

– Не уходи! – воззвал Он к Ней во весь голос, так воззвал, что тут же обессилил, и ударила боль в ноге; вновь прошептал: – Не уходи… – проглотил подкатившую слюну, – пусть Мне будет больно, пусть Мне будет еще больней!.. Не уходи!

Мама и Григорий Ефимович говорили, что Его боль – от Бога и ее надо терпеть, а Григорий Ефимович молитвами к Той, Которая уходит, замечательно боль облегчал.

– Не уходи!!. – и тут заплакал. – Они… они хорошие… так Мама говорит, а Она всегда правду говорит. Не бросай их. Я, их Царь несостоявшийся, умоляю Тебя! Батюшка Серафим!.. Тебе Я рождением обязан! Умоли Царицу Небесную! Сколько раз умаливал! Куда ж нам сейчас без Нее? Умоли Ее простить нам все!..

Вдруг на ум и на глаза стали налезать страшные морды «этих», которые «хорошие», которые за окнами горланят, за которых Он сейчас просит. Голос, въедливый, слащавый и ехидный хриплым раскатом пророкотал на ухо: «За кого просишь?!» – и хохот гадкий вслед: «Ха-ха-ха!», и образ гадкий, сгусток качеств голоса, надутый первым порывом того ветра, начинает проступать, загораживая Ее, Уходящую. – «Они все – мои! И они не хотят никаких твоих молитв за себя, ха-ха-ха! И они р-рады, ха-ха-ха… что у них теперь не дом, а пепелище, ха-ха-ха! И пепелище это все – мое! И просить тебе больше не у кого, грых-ха-ха-ха!

Отчетливелся мерзкий образ, облачался плотью… Нужно что-то сделать, чтоб исчезла образина!.. Постом и молитвой она исчезает… Светлая идет, какой пост!.. а выкрики Мои – разве это молитва?..

И тут встала перед глазами картина четырехлетней давности – день тезоименитства Его Отца на Николу летнего. Идет торжественная литургия в Феодоровском Соборе, самая главная часть ее – поют Херувимскую: «Отложим попечение житейское…» Ну, хоть на время пения – отложим! А он, взрослый восьмилетний отрок… именно так – взрослый! И никакой себе пощады, стоит рядом с отцом, оборачивается и корчит веселую гримасу стоящим сзади солдатам конвоя. Сзади прошелся шорох – это солдаты сдерживали порыв смеха. А один все-таки прыснул в кулак. Папа недоуменно и озабоченно оглянулся, потом взыскующе глянул на Сына…