Пепел

Какой-то небольшой отряд гвардии увидел Рафала, прислонившегося к садовой решетке, и взял его с собой. Раненый пошел без сопротивления. На вопрос, нет ли у него в Варшаве семьи, родственников, знакомых, он не мог ответить, придавленный последним волнением. Но в конце концов Рафал вспомнил о доме князя Гинтулта и попросил, чтобы его отвели туда.

Ворота там были отворены, на дворе стояло десятка полтора крестьянских подвод. Под самыми окнами дворца тощие лошаденки жевали овес в торбах и сено в кузовах телег. Парадная дверь, когда-то всегда наглухо закрытая, теперь была распахнута настежь. Всякий убогий люд заходил во дворец и выходил оттуда. Когда два гвардейца ввели Рафала в сени, навстречу им вышел старый камердинер из Грудно. Он совсем не узнал Рафала и занялся им с едва скрываемым недовольством.

В нижних залах и в прекрасной библиотеке стояли теперь койки, койки и койки, как в лазарете, и на них стонали раненые. В уютных роскошных комнатах, превращенных в операционные залы, пол был залит кровью, врачи оперировали раненых без наркоза, и те, корчась от боли под ножом и ланцетом, ужасно кричали. В других комнатах стонали в агонии умирающие. Несколько молодых хирургов в окровавленных халатах суетились около коек. Старый полуслепой Анджей носил за ними воду в тазах, полотенца, губки, хирургические инструменты. Рафал видел все это, как во сне. Его посадили на стул в одной из соседних комнат и, прислонившись головой к стене, он грезил наяву о пустом доме Гелены де Вит. Сияло весеннее солнце. Потоки света вливались в сад. Длинная аллея сохла в этом сиянии и подергивалась весенней предвечерней дымкой.

– Вот еще один раненый, – прошептал кто-то в дверях комнаты.

Рафал поднял тяжелую голову и устремил глаза на говорившего. В дверях стоял князь Гинтулт. Раненый узнал князя не по лицу, а скорее по внутреннему волнению, которое охватило его самого, по сердечному трепету, по дрожи в руках и ногах. Князь изменился до неузнаваемости. Землистое лицо его избороздили морщины, глаза ввалились. Зубы почти все выпали, а последний оставшийся смешно торчал спереди.

Князь Гинтулт подошел к Рафалу и долго смотрел на него как будто в изумлении.

– Да ведь это Рафусь Ольбромский, – тихо сказал он, наконец, старому слуге.

Анджей с минуту хлопал глазами и только тогда пробормотал:

– Да что вы, ваша светлость! Это ведь какой-то офицер.

Рафал встал и протянул князю руку.

– Рафусь! Боже мой! Так и ты стал солдатом? Ну слава богу, что ты жив и попал сюда, под этот кров. Анджейка! Живей, живей, дай ему отдельную комнату, ту, в которой он когда-то жил.

Вскоре раненый очутился в своей прежней постели. Хирург сменил ему повязку на старой ране, промыл, очистил и залепил пластырем новые колотые раны, велел накормить его и уложить спать.

Рафал проснулся только на следующий день утром. Окна были уже приотворены, старик Анджей в туфлях из желтой кожи бесшумно убирал комнату.

Рафал чувствовал себя гораздо лучше. Правда, голова у него еще болела, но от вчерашней угнетенности не осталось и следа. Анджей заботливо посмотрел на него и поклонился, с трудом сгибая негнущуюся шею. Вскоре явился князь с хирургом. Пока последний перевязывал рану, Гинтулт сидел в ногах постели Рафала и безучастно смотрел на всю процедуру. Вскоре хирург ушел, заявив, что больной через два-три дня может встать с постели.

– Я очень рад, – сказал Гинтулт, – что ты не тяжело ранен, иначе нам пришлось бы сейчас расстаться.

Рафал ничего не понял.

– Я должен уехать из Варшавы, – продолжал князь, – и мне хотелось бы, чтобы ты сопровождал меня.

– К сожалению, я связан теперь военной службой. Как только я поправлюсь, мне придется вернуться в полк.

– Я тоже еду на фронт.

– Вы вступаете в ряды армии, князь?

– Да.

– Как я рад!

– Тебе нечего радоваться… Я отправляюсь на фронт не потому, что хочу сражаться с австрийцами. Ты должен меня понять. Я иду исполнить долг… Не знаю, могу ли я говорить с тобой так, как раньше. Ты поступил со мной так странно… уехал без всякого предупреждения.

Ольбромский угрюмо молчал.

– Я пришел сюда не за тем, чтобы упрекать тебя. Бог с тобой. Я рад, что ты выздоравливаешь.

– Я не могу сейчас рассказать все, что заставило меня тогда уехать так неожиданно, – вот все, что я могу сейчас сказать…

– Не трудись…

– Меня вызвал отец.

Гинтулт снисходительно улыбнулся.

– Отец писал мне сюда после твоего отъезда. Он спрашивал, где ты.

Рафал умолк. Князь тоже сидел в молчании.

– Мы часто вспоминали тебя с великим мастером, – сказал князь после долгой паузы.

– Здесь ли майор де Вит? – развязно спросил Ольбромский.

Князь поднял на него потухшие глаза и надменно ответил:

– Нет.

– Где же он?

– Почил смертным сном. Великий мастер погиб.

– Сражаясь против нас!

– Если ты знал об этом, то зачем же унижаешь себя и меня низкой ложью?

– Скакой целью вы едете в армию, ваша светлость? – спросил Рафал.

– Чтобы посмотреть, по своему обычаю, на дела человеческие.

– Странная цель… В минуту, когда родину постигло бедствие… – произнес Рафал, опустив глаза.

– Ты так думаешь?