Ольбромский чуть не заплакал. Ему стало вдруг невыразимо жаль этой целины, полей, заборов… Он посмотрел на дом, белевший вдали между раскидистыми деревьями.
– Когда же ты хочешь ехать? – вскричал он.
– Как только ты соберешься. Хоть завтра.
– Как только я соберусь!.. Да у меня нет…
– Чего у тебя нет?
– Лошадей, – пробормотал уклончиво Рафал.
– Можно взять Само… Самосилка, – вмешался в разговор Михцик, сделав по всем правилам на козлах полуоборот.
– Молчи, дурак! Возьми себе Самосилка!
– Слу-слушаюсь…
– Кто это? Твой конюх? – спросил Цедро.
– Это Михцик, он служил еще у брата Петра.
– Михцик! – с уважением проговорил Цедро. – Я о тебе, братец, слыхал много хорошего, – обратился он к солдату. – И ты пойдешь на войну?
– Да уж раз паныч…
– А что ты все это время поделывал?
– У австрийцев против нас служил! – вставил Рафал, охваченный внезапной злобой на Михцика.
– Ах, черт! – буркнул Цедро.
– Дозвольте доложить, пан подпоручик… – забормотал солдат. – Шесть раз дезер-дезерти… три раза палками били, в кандалах… под судом был… Не удалось мне к своим пробраться.
– Он перешел на польскую сторону только под Сандомиром, – прибавил Ольбромский. – Теперь у меня в имении бурмистром.
– Так ты, Михцик, и родимую сторонку забыл ради паныча?
– Пришлось… Корчевки тут много, а пан молодой.
– Ну и что же, нравится тебе здесь, в горах?
– Ничего… Место довольно веселое, только вот…
– Что?
– Только вот песку вроде мало.
– Песку мало?
– Камня много, а песку, сказать по правде, мало.
– Так вы оба поедете со мной на великую войну! – заявил вдруг Цедро, меняя тему разговора. – Великая это будет война. Война из войн.
– Уж я, как пан поручик прикажет… Вот и Самосилка пан под седло мне пообещал…
Рафал угрюмо молчал. Немного погодя он, не глядя на товарища, сказал:
– Пойду и я… черт с ним!
Дом уже был недалеко. Не успели друзья вылезти из брички, как тотчас же отправились в конюшню, чтобы выбрать Рафалу верховую лошадь.
Слово императора
В середине августа корпус, которым командовал князь Юзеф Понятовский,[584] в окрестностях Орши вышел на соединение с великой армией.
Там был произведен смотр всем войскам. Цедро и Рафал Ольбромский надеялись увидеть императора. Они действительно увидели его. В туманное ветреное утро он неподвижно стоял далеко, далеко на обрывистом берегу. За ним сверкали мундиры штаба и выпрямившихся в струнку блестящих конногвардейцев. Войска, дефилировавшие внизу на равнине, увидев серый сюртук и треуголку без всяких украшений, оглашали воздух единодушными кликами, похожими на орудийный залп. Проходили французские, голландские, немецкие, польские полки… Все взоры были устремлены на коренастого, маленького человека в сером сюртуке с поднятыми вверх плечами.
Кшиштоф Цедро не сводил с него глаз. Сбывалась наяву великая мечта его жизни. Император сдержал слово, данное под Мадридом самому слабому из своих солдат, калеке, умиравшему на поле боя. Ради одного этого слова он объединил, обмундировал, прокормил целые полки и выступил с ними в поход. Он связал с собой чужие народы…
Штаб подался назад. Императору подвели буланого арабского коня. Он сел верхом и спустился с холма. Гвардейцы шли впереди, свита за императором, а за свитой – снова гвардейцы. Полки, дефилировавшие на равнине, развернулись в линии, построились в каре и длинные колонны. Наполеон медленно ехал вдоль фронта, окидывая взглядом шеренги солдат, точно насыпи мертвой земли, палисады из дерева, выложенные камнем рвы. Лицо его было холодным и равнодушно-угрюмым как каменная глыба. Взгляд скользил по лицам, по устремленным на него глазам тысяч людей, словно по мертвой дороге. Грозный взгляд, в котором миллионы людей приучились видеть только радость и гнев, был в эту минуту безразличен, холоден, затуманен величием далеких мыслей.
Рука потянула поводья, с уст слетел какой-то приказ. Император остановился. Он поднял глаза. Он смотрит на полк. Он видит каждое лицо, обводит всех глазами. Он заметил прикованный к нему взгляд Кшиштофа Цедро, окаменелый взгляд, изобразивший солдатскую преданность, клятву верности. На мгновение блеснули непреклонные глаза императора, словно далекая зарница сверкнула в темной, безликой, бесформенной туче. Воспоминанье облеклось в реальный образ. Мимолетная, полупечальная улыбка скользнула по каменному лицу…
Комментарии
«Пепел» – единственный крупный исторический роман Стефана Жеромского. Роман первоначально печатался в журнале «Иллюстрированный еженедельник» R 1902–1903 годах и в 1904 году вышел отдельным изданием. По замыслу писателя «Пепел» открывал собой цикл исторических произведений о польском обществе конца XVIII и первой половины XIX века. Продолжением «Пепле» должен был стать роман «Искры», посвященный теме польского восстания 1830–1831 годов и последующей эмиграции. Рукопись «Искр», законченная в 1909 году, погибла во время полицейского обыска у писателя. Задуманная серия не осуществилась.