Пепел Ара-Лима.

— Может, лесовик, может, — ворон от Йохо не отставал. Изредка взлетал к верхушкам деревьев, местность обозревая. Но все больше рядом с крыла на крыло ворочался. Предупреждал о ямах, листвой запорошенных. О лужах скользких. О кочках неприметных. В мысли чужие без разрешения влезал. Колдун ясно приказал, за каждым шагом посланца следить.

— Как же так? — удивлялся Йохо, ступая по тропе незаметной. — Зверь, и тот детеныша своего одного надолго не оставляет. От зуба шального бережет, из пасти кормит. А королева, выходит, мальчонку бросила? На телохранителя оставила? Куда король наш, добрый Хесед смотрел? Это же детоубийством пахнет.

— Дураком ты, лесовик, был, дураком и подохнешь. Королева и король в столице осажденной остались. Уж не знаю, живы ли? А телохранитель верный, Элибр смелый, наследника из города обреченного сквозь заграждения кэтеровские провез. Невелик шанс был, но майр тот случай использовал. А потом и жизни не пожалел за куль, что в сумке твоей сны видит.

— За силу и надежду.

— Что? — не понял ворон.

— За силу и надежду Ара-Лима. Так майр Элибр сказал. Что же теперь с детенышем станет?

— О том мне не известно, лесовик. Будущее только колдун Самаэль знает. Только он один сквозь туман времени видит. Ах ты, дрянь!

Старый ворон, откуда только сила в седом крыле взялась, взвился черной стрелой, прошелестел по кронам деревьев. Обратно вернулся не один, с ношей тяжелой. Швырнул на землю, сам сверху уселся. Под когтями Авенариуса голосила серая птица со спиной ободранной, с клювом грязью перемазанным.

— На что тебе грифон? — лесовик узнал птицу глупую, которую по дороге к дубу спугнул.

— Она за тобой от самой деревни следует, — пояснил ворон, тюкая твердым клювом по черепу грифона. — Я ее давно заприметил, да только дрянь хитрая, далеко от нас держалась, по кустам пряталась. А тут чуть ли к тебе в пазуху полезла. Следила, стало быть. И все, о чем мы говорили, слышала. А ну сказывай, отродье смердящее, что задумала?

Ворон перенес вес тела на правую лапу, на ту самую, которой на горло серой птице наступил.

Птица захрипела, высунув узкий язык, и часто заморгала.

— Она не сможет ничего сказать, пока душишь ее.

Ворон щелкнул клювом и нехотя ослабил давление.

Серая птица никак не хотела приходить в себя. Она дико крутила глазами и дергалась, словно ее только что сбили стрелой.

— Дай-ка я, — попросил Йохо, знающий, как надо поступать с молчаливыми птицами.

Старый ворон пожал костлявым плечом, но позволил лесовику схватить серую птицу за ноги.

Держа грифона на вытянутой руке, Йохо донес ее до мелкой лужи, что после дождей никак высохнуть не могла, и окунул птицу в воду.

— Добрый ты, — озадаченно крякнул ворон, поеживаясь.

Серая птица, как только оказалась на воздухе, хрипло вздохнула и затараторила:

— Сволочи! Головой! В жидкость! Уроды!

Лесовик вторично глупую птицу в лужу пихнул. Не любил Йохо слов обидных.

Серая птица, отхаркивая воду, вывернулась и обвила лесовику крыльями шею. В таком положении окунать ее воду было неудобно. Что, впрочем, и не потребовалось.

— Все скажу, родные! Только больше не хочу. Туда. В жидкость.

Ворон каркнул, одобрительно покачивая клювом.

— То-то же, глупая птаха. С нами ссориться нельзя, так и запомни. Что ты там рассказать нам хотела?

Серая птица, скосив на Йохо черный глаз, зачастила, боясь, что ее мнение о вредности сырых луж не примут во внимание.

— Мальчишка мертвец. Мальчишка труп. Груда костей и несъедобного мяса…

— Не части, — ворон поковырялся крылом в ухе, — И не ори, как утопленник. По порядку рассказывай. Иначе…

Ворон изобразил при помощи двух крыльев движение, напоминающее сворачивание шеи. Серая птица сглотнула, стала говорить медленнее, старательно выговаривая слова, поглядывая то на лесовика, то на ворона.

— Не поверите, но из любопытства за лесовиком увязалась. Дай, думаю, полетаю, узнаю, чего это лесовик по лесу шастает. Все видела, все запомнила. У дуба сухого аж умом не двинулась. Но я живучая, отошла.

— Дальше что? — нахмурился ворон.

— Вижу, солдатики что-то по лесу ищут. Наверно, думаю, нашего лесовика обыскались. Со свертком подозрительным. Дай, думаю, помогу добрым людям. А то так до самой ночи меж деревьев и проплутают. Подлетаю ближе. И с вопросом соответствующим к солдатикам обращаюсь. Не одинокого ли лесовика со свертком подозрительным разыскиваете?

— Дура! — заорал ворон, расправляя крылья, — Что еще людишкам иноземным наболтала?

— Дура, не дура, а две денежки заработала, когда сообщила кому следует, в какой стороне деревня находиться. Денежки в месте укромном спрятала, сама за вами полетела. Просили меня… Ой!

— Хуже стервятника, — ворон обтер о землю окровавленный клюв, — Те хоть ждут, когда труп сам собой образуется. А эта… За две денежки продалась. Ты чего на меня, лесовик, так смотришь? Осуждаешь?

Йохо пнул труп со спиной облезлой:

— Мертвый к мертвым. Мразь к мрази. Так, кажется, ты говорил?

Ворон удивленно встрепенулся:

— А ты и не дурак вовсе! Эй, лесовик, ты куда? Подожди, лесовик, куда ж без меня?