Пепел Ара-Лима

У глиняного оврага, где в прошлом году двух лесовиков завалило подкопанным косогором, Йохо резко остановился. Ворон рядом опустился, переводя дыхание.

— Опоздали мы, — по лицу лесовика покатились слезы. — Чуешь, гарью тянет? Слышишь, крики смертные?

И в самом деле, наполнился лес звуками до этого им не слышанными. Ржали вдалеке лошади кэтеровские, а в воздухе тяжелый смрад стоял.

— Страшные времена, — ворон неподвижно сидел, о своем, о древнем думал. — Ты, лесовик, не вздумай туда идти. Сам пропадешь, и наследника погубишь. Сейчас у тебя один долг, о нем и волнуйся. Придет время, за все расквитаешься. Душу вволю отведешь.

— Но ведь там мои сородичи умирают. Тяжело мне здесь с тобой стоять, запах смерти чувствовать. Прости меня, Авенариус, но пойду я. По мне лучше умереть, чем с таким грузом на сердце жить. Ты уж сам о сумке позаботься. Ты мудрый.

Ворон только вздохнул тяжело, глядя, как исчезает в зелени буйной фигура лесовика.

— Нет больше твоей деревни, лесовик. И нет больше у тебя пристанища. Ты теперь себе не принадлежишь. Ара-Лим тебя призвал, Ара-Лим только и отпустит. Беги, лесовик. Наполни сердце ненавистью. Мертвые к мертвым. Живые к живым…

Йохо что есть сил к деревне бежал. С каждым шагом запах пожарища сильней становился. Знал, что не успеет, знал, что не поможет, но торопился, позабыв об опасности. Тенью неприметной на край деревни проскользнул. Забрался белкой на дерево одинокое, присел в развилине, слился с листвой зеленой. Уже не слышал Йохо ни криков воинственных, ни стонов молящих. Умерла деревня. Только гудело тяжелое пламя, скакало с крыши на крышу, радуясь поживе легкой. По улицам тела лесовиков лежали, землю обнявшие. Кто с копьем в спине, кто с ранами страшными, а кто со стрелами в горле застрявшими.

Лежат лесовики в лужах багряных. Молчат лесовики. Не споют больше песню, не передразнят птицу дикую. Не отыщут в лесу камень светящийся. Не сойдутся в споре горячем у испоганенного колодца.

— Что же вы? — только и сумел прошептать Йохо, разом всю смерть увидевший. — Почему понадеялись на ловушки скрытные, на зверей лесных. Почему дозоров не выставили, умных стариков не послушались. Разве ж можно так?

И вспомнил Йохо, как привиделось сегодняшним утром, когда он от колдуна уходил, зарево пожарное над родной деревней. Отец Гран знак огненный подал, а он не внял голосу небесному. Ведь мог же тогда еще к старосте забежать, рассказать о видении. Мог, но не сделал. А могло все по-другому обернуться.

Может, он один виноват в том, что нет больше деревни? Ах, глупая серая птица, что же ты наделала?

Лесовик прижался к дереву, заплакал, кулаком стиснутым слезы по лицу растирая. Плакал, скорбный стон в грудь заталкивая. Щекой по коре с силой терся, до крови кожу сдирая. Горе свое родному лесу пересказывая.

Со стороны хутора показались три всадника. С факелами горящими. Закрутили коней, проверяя, все ли дома подпалены. В груду тел огонь за ненадобностью сбросили.

— Убью, — перехватило дыхание, застучало сердце гулко.

Йохо с дерева на землю сполз. Слезы рукавом утер. Стиснул зубы. Нож поудобнее перехватил. Крадучись, за дым, да за костры огромные прячась, двинулся в сторону, где кэтеровские всадники скрылись. О жизни своей не думал. Хотел одного, местью кровавой забыться. Убить, сколько получиться, да самому от меча вражеского пасть.

— Не спеши, лесовик, умирать.

На Йохо сквозь дым смотрело лицо страшное, с оскалом зубным, да с кожей облезлой. Смотрел лик колдуна деревенского. Не увидел в пустых глазницах лесовик ни гнева, ни злобы. Скорбь и тоска мертвая в тех глазницах виделась.

— Прочь, — махнул рукой лесовик, образ отгоняя. — Не удержишь меня.

Но только ноги к земле приросли, с места сдвинуть невозможно.

Упал лесовик на живот, хотел ползком ползти, да разве он, деревенщина, с силой колдовской справится? Только пальцами, судорогой сведенными, траву опаленную загребал.

— Отпусти, — взмолился Йохо, к лику колдовскому обращаясь. — Что жить, когда все мертвые. Зачем на солнце смотреть, когда оно черное? Отпусти! Дай свободу.

— Зачем тебе такая свобода? Зверем неприкаянным по лесу шастать, да от горя выть? Или в силах ты перебить все войско кэтеровские? Или мало крови лесовиков пролито? Хочешь и свою бесславно выплеснуть?

— Тогда скажи, что делать? Скажи, где место мое, если не рядом с остальными?

Сгустился лик нечеловеческий, пеленой подернулся:

— Место твое, лесовик, рядом с наследником. Сейчас он в тебе больше нуждается, чем твои сородичи мертвые.

— Не мамка я, за мальчишкой присматривать. Да и что могу? Лошадью ломовой на горбе куль по лесу таскать?