Пепел и экстаз

Кэтлин почти постоянно находилась подле новорожденной, так что Рид практически не видел жены. Когда же он случайно заходил в комнату, где она кормила Эрин грудью, его всего передергивало. Видеть Кэтлин, с любовью глядящую в крошечное личико или нежно гладящую покрытую легким пухом головку, было для него невыносимо. Не искала ли Кэтлин в дочери сходства с Жаном всякий раз, когда склонялась над ней, изучая ее черты? Не вспоминала ли она о нем, держа ребенка, как сейчас, у груди? Эти мысли постоянно терзали Рида, подобно злым демонам, и душа его истекала кровью, что внешне проявлялось в непреходящей раздражительности и отчужденности.

Кэтлин, которая до рождения дочери надеялась на чудо, невыносимо страдала, видя подобное отношение Рида к себе и Эрин. Скрывая свое разочарование, она полностью сосредоточилась на дочери, стараясь возместить любовь и внимание, в которых ей отказывал Рид. Депрессия, которую она испытывала и после рождения двух первых детей, на этот раз была много глубже и серьезней, особенно по ночам, когда она лежала в постели подле Рида. Меж их телами было не более трех футов, но, казалось, целая вселенная разделяла их сердца.

Изабел в эти дни стала для Кэтлин настоящим спасением. Восхищаясь Эрин, она тратила на нее уйму времени и сил и потакала всем ее капризам. Она любила девочку так, словно та была ее дочерью, и старалась своим вниманием и постоянными заботами хотя бы в малой степени возместить ей отсутствие отцовской любви. Кэтлин была благодарна Изабел за поддержку, без которой она, несомненно, давно бы пришла в полное отчаяние.

Прошло несколько недель, и всем стало ясно, что Эрин была точной копией Кэтлин, с теми же золотисто-рыжими волосами, слегка раскосыми изумрудными глазами и длинными темными ресницами, которые лежали, как опахала, на ее пухлых розовых щечках. В ней не было ни единой черточки, по которой можно было бы определить, кто ее отец. Судя по всему, этому суждено навеки остаться тайной.

Для Рида это было настоящим ударом, и Кэтлин, понимавшей, что она не в силах здесь что-либо изменить, овладела полная безнадежность. Сколько еще они могли жить так, словно чужие, каждый в своем собственном аду? Возродится ли когда-нибудь их былая любовь и взаимное доверие, или они были обречены вечно терпеть эту невыносимую пытку?

Однажды ночью Рид, вместо того, чтобы как обычно повернуться к ней спиной, неожиданно обнял ее и привлек к себе. Его плотно сжатые губы и вспыхнувший в глубине синих глаз огонь недвусмысленно свидетельствовали о намерении возобновить прерванные ее беременностью и родами супружеские отношения. Она слишком часто видела на его лице подобное выражение, чтобы не понять, что оно значит.

Его руки сжимали и гладили ее тело, обжигая кожу сквозь тонкую ткань ночной рубашки.

— Я хочу тебя, — пробормотал он охрипшим от желания голосом.

— Но почему, Рид? — прошептала она. — Ведь ты меня презираешь.

— Слишком долго мы не занимались с тобой любовью, и я уже стал забывать, как ты умеешь это делать. Я воздерживался, сколько мог, но теперь мое терпение истощилось. Не вижу никакой причины отказывать и себе, и тебе в том, что, как мы оба знаем, доставит нам наслаждение.

У нее не было ни сил, ни желания сопротивляться; она так же, как и он, жаждала этих любовных ласк, хотя души их и были разобщены. Словно издалека до нее донеслись их страстные стоны. Его прикосновения, поцелуи, ласки нисколько не утратили своей магической власти над ней, но ей стало невыносимо горько, когда она подумала, что от их некогда великой любви осталось лишь одно физическое влечение. Скоро, однако, эта мысль исчезла, смытая накатывающимися на нее волнами экстаза. Смутно она сознавала, что Рид испытывает то же самое, захваченный тем же огненным вихрем, который на мгновения заставил их забыть обо всем, кроме этого невыносимого восторга.

Потом она разрыдалась.

ГЛАВА 26

Хотя Кэтлин и приняла Рида назад в свою жизнь и на свое ложе, она упрямо отказывалась возвращаться в Чимеру. Гордость не позволяла ей окончательно сдаться, когда между их душами все еще лежала преграда. Она была полна решимости проявлять твердость, пока Рид не изменит своего отношения к ней и Эрин.

Шли дни, и Кэтлин все более укреплялась в своем решении.

Как бы ни хотелось ей возвратиться в Чимеру, она понимала, что это было бы ошибкой. В ней все еще жила надежда, что когда-нибудь она вернет себе все — и его уважение, и его страсть, и его любовь. Она не могла и не хотела согласиться на меньшее, понимая, что если уступит, что-то в ее душе умрет навсегда.

— Ты самое упрямое создание на всем белом свете! — воскликнул в сердцах Рид, в очередной раз пытаясь уговорить ее переехать. — Какая, скажи, разница между тем, что я живу здесь, или ты будешь жить в Чимере со мной?

— Если ты не видишь никакой разницы, тогда перестань надоедать мне подобными разговорами и перенеси сюда остальные свои вещи, — ответила резко Кэтлин. — Или возвращайся в Чимеру один и оставь меня в покое.

Рид тяжело вздохнул.

— Ты, действительно, этого хочешь, Кэт?