Хватит, Голос За Кадром, уймись!
Я поступил на исторический факультет МГУ, и у меня остается месяц жизни в нашем желтом дворе, что в переулке Вечность. Никогда, никогда, никогда больше я не вернусь в Таганрог.
Оглядываюсь на здание вокзала.
Оно у нас причудливое. Было построено в конце XIX века по проекту Шехтеля в стиле ля-рюс. И прибывший на открытие министр путей сообщения Витте каркающим голосом объявил его «лучшим вокзалом юга Европы». Во время Гражданской войны тут засели белогвардейцы во главе с Колчаком. Вокзал стал их последним бастионом. Колчак приказал держаться, хотя понимал всю безнадежность своего гордого плана. Красные, которыми командовал лично Сталин, сбрасывали на мятежный вокзал бомбы с аэропланов. Финал известен: Колчак был взят в плен, Сталин был награжден орденом «Боевого Красного знамени».
Новый вокзал доверили спроектировать самому быстродействующему московскому архитектору Мельникову. Тот создал мужественный конструктивистский проект, он и поныне входит во все учебники по истории архитектуры. Стали сносить останки поверженного вокзала, и вдруг в «Гудке» появился фельетон Ильфа и Петрова «Сносороги». Достаточно было упомянуть, что эти руины штурмовал Сталин. Уцелевшую пока половину вокзала оставили и отреставрировали, вторую выстроили по проекту Мельникова.
– А что, не такой уж ты теперь и болван! – улыбается Карамзин, и на его треснутых губах снова проступает кровь, как пурпурный сироп сквозь свернутый бабушкин блин. – Про вокзал забавно придумал. Это точно импровизация, не заучивал в дороге?
– Нет, что ты!
– Не зря тебя учил я. А ты знаешь, я вычислил, что Таганрог – столица мира.
– Как это?
Карамзин погружает руку в сумку, что висит у него на плече (эта сумка, с надписью «Москва-80», была у него еще тогда, в наши «желтые» годы. Теперь восьмерка стерлась. Осталась Москва «нулевая».) и достает толстую тетрадь с дерматиновой обложкой.
– О! У тебя новая тетрадь!
– Другая, а не новая… В этой – доказательство того, что Таганрог – геометрическая столица мира. Это не сумасшествие, как ты уже готов подумать, а строгое обоснование. Есть дисциплина – топология. Не слышал?
– Нет.
– Так слушай же, бычок-песочник!
– Постой! Скажи мне, а что тебе давала мама?
– Когда?
– Тогда, в детстве.
– Давай еще по кружке?
– Нет, мне хватит.
Мы в пивной «Клио», что рядом с таганрогским вокзалом. И пью я еще по-девичьи, маленькими глотками, стыдливо оглядываясь на мужчин, которые растут в этом подвале, как грибы.
Но после первой же кружки чувствую себя императором.
Городок сильно измельчал за минувшую эпоху. Пока я сдавал экзамены.
– Тебе интересно мое доказательство? – Карамзин отодвигает пустую кружку и кладет тетрадь на стол.
– Давай потом, а? Я очень устал.
– Пойдем на диван фон Люгнера, там расскажу тебе все.
– Я устал. Меня бабушка ждет.
– Бабушка? А я теперь компьютер полюбил, который отец мне привез. Я быстро его изучил.
– И что?
– Я думаю – в исторической перспективе можно сделать программу, которая будет сюжеты делать сама.
– Слушай, Карамзин! Какие сюжеты? Ты даже не поздравил меня с тем, что я поступил в МГУ!
– А какие у тебя еще варианты были? Теперь ты начнешь менять историю, как я велел тебе четыре года назад. Ты помнишь об этом? 13 февраля в 19 часов 36 минут.
Я очень хочу ударить Карамзина по губам пивной кружкой – чтоб она треснула и сквозь стеклянные трещины проступила бы кровь. Но он смотрит на меня глазами утопленника и не собирается всплывать.
– Карамзин! Я. Поступил. В. МГУ!
– Что кричишь ты? Я не видел таким тебя никогда.
– И не увидишь больше вообще. Не увидишь.
Из-под стола я беру чемодан (сосед одолжил для Москвы, в нем он хранил пустоты юности) и быстро шагаю к выходу. Кружки звенят от походки моей.
– Пусть Требьенов тебя поздравит, – говорит вслед Карамзин.
У стальных дверей я встречаюсь с четырьмя парнями. Двоих я знаю – это Перун и Ярило. Их теперь называют модным словом бандиты. Но они расступаются предо мной и чемоданом, чуют, гады, московскую мощь.
– О, наш хроник! – приветствуют Перун и Ярило Карамзина. – Ну че, в преф научишь уже?
– Нет, вы тупые, и времени нету на вас.
Я не жду продолжения. Знаю, что бить Карамзина не станут. Но если бы сейчас мне знать, что через месяц он сам покончит с собой на диване фон Люгнера, запив квасом большую горсть заветных таблеток, – то задержался б. Наверное.