Пепел и проклятый звездой король (ЛП)

И когда он стоял прямо передо мной, гнев, который я подавляла в себе месяцами, вырвался на поверхность.

— Ты лгал мне, — закричала я. — Всю мою жизнь ты говорил мне, что мир — это клетка. Но это ты меня туда посадил. Ты манипулировал мной с тех пор, как я была…

— Я спас тебя, — огрызнулся он, придвигаясь ближе.

Затем он вздрогнул, как будто ему пришлось сдерживать свой гнев, заставляя его вернуться.

— Ты похитил меня, — задыхаясь, проговорила я. — Ты убил мою мать и ты…

— Я не убивал ее.

— Нет, убил! — Мой голос разнесся по комнате, отражаясь от каменных потолков. — Ты отправился в Салины той ночью, зная, что она там живет. Ты уничтожил ее, зная…

— Я…

Нет. С меня хватит.

— Больше никакой лжи. Я прожила во лжи почти двадцать лет. С меня хватит. Хватит.

Винсент замолк. На его щеке дернулся мускул, словно напрягаясь от силы сдерживаемых слов.

Казалось, что комната стала более плотной, туман поредел. Он повернулся к колонне, приложив к ней руку. Вдохнул и медленно выдохнул, плечи опустились.

— Эта магия, — сказал он более спокойно, — живая. А этот центр — самая требовательная часть. С годами мне приходилось возвращаться к нему, подпитывать его все новыми и новыми силами, чтобы заклинания оставались сильными. Это самая важная и в то же время самая слабая часть, потому что мне пришлось пригласить другого колдуна, чтобы он помог мне закончить ее. После…

После того, как она ушла. Он не сказал этого. Да и не нужно было.

Его взгляд скользнул по плечу. Гнев исчез. Осталась только грусть. Внезапно мой отец стал выглядеть поразительно старым. Это была не старость морщинистой кожи или седых волос, а старость изможденности, идущая прямо из души.

— Хочешь ли ты увидеть, маленькая змейка, — пробормотал он, — какую память она у меня отняла?

Нет, — чуть не сказала я.

Я не хотела этого видеть.

Но я зашла слишком далеко, чтобы повернуть назад. Я проглотила слишком много лжи, чтобы отвернуться от правды.

Медленно я присоединилась к нему у обелиска. Я подняла руку и положила ее на его руку.

НОЧЬ ХОЛОДНА, в воздухе витает лишь тепло от бушующих пожаров, сжигающих город Салины.

Я не чувствую ни того, ни другого. Когда я пролетаю над городом, превратившимся в оболочку того, чем он когда-то был, я не чувствую ничего, кроме удовлетворения. Это был тяжелый год. Я ношу эту корону уже почти два века. Немногим королям Ночнорожденных — да и вообще немногим королям Обитрэйса — удается так долго удерживать власть. Я знаю это уже давно. Но в последнее время мои враги зашевелились в тени. Я чувствую, как они окружают меня на каждом приеме, на каждой встрече. Я чувствую на себе их взгляды, когда остаюсь один в своей спальне и когда предстаю перед своим народом.

Власть — это кровавое, очень кровавое дело.

В последние годы я стал мягким.

Но время мягкости прошло. Я должен вырезать свои слабости, как гниющую плоть. И есть один конкретный недуг, которому я позволял мучить себя слишком долго, потому что я был слаб. Слишком слаб, чтобы отказаться от своих маленьких фантазий о женщине — человеческой женщине, — которая презирала меня, и от странного утешения, которое я получал от мысли, что она все еще где-то жива, и от постыдной приверженности обещанию, которое я когда-то дал ей.

В последнее время мне снятся сны. Сны о ней. Сны о себе, пронзающем мечом грудь моего отца. Сны о серебряноглазом мальчике, пронзающем клинком мое сердце.

Я пришел в Салины не для того, чтобы убить ее.