Пепел и проклятый звездой король (ЛП)

Не так уж одиноко, если она завела целую армию детей, чтобы они составили ей компанию.

Она качнулась ближе, и я увидела, как раздулись ее ноздри от этого движения. Она объедалась всю ночь — она никак не могла быть голодной, но человеческая кровь есть человеческая кровь.

Я отстранилась от ее хватки, продев ее руку через свою и крепко держа ее, чтобы она не могла подойти ближе.

— Покажи мне вещи моего отца, — сказала я. — Я всегда хотела увидеть, где он вырос.

Мне было интересно, звучат ли эти слова так же неубедительно тошнотворно сладко, как они звучали из моего рта. Если и так, то Эвелина была слишком пьяна, чтобы заметить это.

— Конечно! О, конечно, конечно! Идем, идем! — пролепетала она и, спотыкаясь, пошла со мной по коридору.

Я не оглядывалась, но чувствовала, что взгляд Райна преследовал меня всю дорогу по коридору.

Глава

21

Орайя

— Почти ничего не осталось, — пробормотала Эвелина, ведя меня по темным, разрушающимся коридорам. Здесь почти не было факелов, и мое человеческое зрение с трудом справлялось с неровной плиткой и трещинами в полу, а в сочетании с тем, что ко мне привязалась чрезвычайно пьяная Эвелина, требовалась большая концентрация, чтобы переставлять ноги.

— Но я сохранила то, что осталось, — продолжала Эвелина, затаскивая меня за угол. — Я хранила все это. Я думала, что он может… думала, что он может когда-нибудь вернется. Вот!

Ее лицо засветилось, и она рывком вырвалась из моей хватки. В темноте я споткнулась о каменную плиту и прижалась к стене. Эвелина распахнула дверь. Золотистый свет залил ее лицо.

— Здесь! — сказала она. — Все здесь.

Я последовала за ней в комнату. Эта комната, в отличие от всех коридоров, по которым мы спускались, была освещена ровным золотистым светом — вдоль стен стояли фонари, и все они горели, словно ожидая скорого возвращения обитателя. Комната была небольшой, но безупречно чистой — единственное место во всем замке, которое казалось действительно целым и невредимым. Аккуратно застеленная кровать с одеялами из фиолетового бархата. Письменный стол с двумя золотыми ручками, закрытая книга в кожаном переплете, одна пара очков в золотой оправе. Шкаф, одна дверца открыта, внутри висят два одиноких изящных пиджака. На журнальном столике — одна ложка, одно блюдце. Один ботинок, аккуратно поставленный в углу комнаты.

Я стояла и смотрела на все это, когда Эвелина раскинула руки и закружилась.

— Это все?

Я была благодарна тому, что она была слишком пьяна, чтобы услышать тяжелые эмоции в моем голосе.

— Все, что осталось, да, — сказала она. — Он оставил не так уж много, все эти годы назад. Многое из этого было потеряно, когда… — Ее радостная улыбка померкла. На нее упала тень. — Когда все произошло.

Она резко повернулась ко мне, ее большие голубые глаза были влажными и сверкали под светом фонаря.

— Было неожиданно, конечно, — сказала она. — Что он так много разрушит, когда уйдет. Вот почему я хранила все это. Некоторые из них пришлось годами искать в грязи и обломках. Я сохранила их. Почистила. Положила сюда, чтобы дождаться его.

Она подняла один ботинок, ее палец танцевал по краю шнурков.

Я остановилась у стола и странной коллекции случайных предметов на нем. Одним из них был маленький чернильный рисунок Лахора, точнее по крайней мере, то, что я приняла за Лахор, но ракурс был под незнакомым мне углом, ибо здесь был изображен вид на город с востока.

— Есть ли здесь еще кто-нибудь, кто знал его тогда? — спросила я.

— Здесь? Жил здесь? В этом доме? — Эвелина, казалось, была озадачена вопросом.

— Да. Или… ну, кто угодно. Кто-нибудь из… — Я остановилась, решив, что это хорошо прозвучит: — Кто-нибудь еще из нашей семьи.

В записях не говорилось ни о ком другом. Но, черт возьми, Лахор был очень, очень обособленным местом. Кто знает?

Она тупо уставилась на меня, а затем разразилась высоким, маниакальным смехом.

— Конечно, нет. Здесь больше никого нет. Он убил их всех.

Я не знала, почему я не ожидала такого ответа. Я замерла, не зная, как ответить.

Она сделала паузу. Повернулась. Посмотрела на меня через плечо.

— Все здесь изменилось в тот день, — сказала она. — В тот день, когда он ушел.

Эвелина была намного моложе Винсента. И все же я не сделала точных расчетов, я полагала, что она родилась после прихода Винсента к власти. Но это было поспешное предположение. Я поняла, насколько поспешным оно было, когда посмотрела в ее глаза.

— Ты была там. — Я хотела задать ей вопрос. Но это вышло как утверждение.

Она кивнула, медленная улыбка появилась на ее лице.