Пепел и страховой бес

– Эту вязанку, – Пепел ткнул пальцем в пучок белых лилий, – моей девушке, улица Бухарестская, двести двадцать, сто семьдесят три. А эту, – палец выцелил бадью с веером алых роз, – Васька, Одиннадцатая линия, сорок четыре, шестнадцать.

* * *

Пока капитан Павлова прихлебывала раскаленный кофе, размышляя о только что проведенных разговорах и их возможных последствиях, тузы теневой медицины на повышенных тонах решали вопрос об экстренном саммите. Не успела капитан Павлова спрятать в стол протокол последнего на сегодня допроса, а ее непутевые коллеги слинять на второй обед, цех на задворках Балтийского вокзала постепенно стал наполняться участниками саммита. В этот раз никто не стремился встретиться в ресторане, не было настроя на спокойную беседу под пузырь старого доброго Хэннесси.

Федор Рукшин, в миру просто Модный, подал идею увидеться на его территории и гарантировал безопасность своим словом, благо, среди восьмерки не числились аллергики, иначе бы взрыв соплей гарантировался. Работники Рукшина получили срочный отгул, естественно, окромя охраны.

– Чукальский! – окликнул Рукшин проверяющего обойму в «Бульдоге» телаша, – глушилку куда сунул?

Боец кивнул напарнику, и тот молча открыл створку металлического шкафа с аптечным стеклом, вторую полку которого занимал подавитель диктофонов «РаМЗес II» [7] – гордость Федрора, съевшая две штуки баксов.

– Тебя совсем в спортзале переклинило? – не снисходя до второго воина оскалился командир на вечно сонного Чукальского, – стенка-то из металла. Экранирует!

– А куда? – тряхнул тот русой челкой.

– Сам придумай, гимнаст фигов!

Федор был высоким, атлетичным и красивым в свои сорок шесть лет, одевался от кутюр, не жалея времени и денег. Безукоризненная прича, волосы цвета воронова крыла (не исключено, что крашеные), приторно-блестящие черные глаза, ровные белые зубы, загорелая упругая кожа. Это последнее и придавало ему некоторую неестественность. Впрочем, он пользовался завидным успехом у женщин, и только внимательные подруги, встречавшиеся с ним чаще одного раза, могли заметить узкие шрамы под ушами и на лбу, на линии волос – следы подтяжек. Словом, выглядел Модный, как нестареющий герой-любовник большого экрана.

Чукальский определил прибор в угол под широким умывальником и заслонил фанерной, точь в точь дворницкой лопатой для уборки опилок и рассыпанного сухоцвета.

Пользоваться выпускаемой его хозяйством продукцией Рукшин брезговал – она предназначалась повернутым на народной медицине климаксирующим мадамам и плебеям, потребляющим флаконами настоянную на спирту, типа целебную, дрянь [8]. Его бизнес состоял из производства по засушке и фасовке ромашек, ландышей, липового цвета, березовых почек и прочей ерунды, водных и спиртовых настоев этой же ботвы. Бизнес на вершках и корешках.

Первым прибыл Александр Стрельцов, державший две сети аптек, для виду свирепо конкурирующих. Тоже высокий, как Рукшин, но богатырски огромный, он порывисто пожал протянутую руку и промокнул мигом заслезившиеся с непривычки глаза батистовым платочком – концентрация травяных ароматов здесь была такая, что веки щипало. Стрельцов жил в скромном уютном особняке на Петроградской стороне и был доволен жизнью: лицо его сияло внутренней умиротворенностью и благодушием. Телаши сторон нежно ощупали друг дружку взглядами, пытаясь просчитать, у кого какая дура в наплечной кобуре.

– Ну, у тебя здесь и духан!

– Фитотерапия.

– Не лечи, – добродушно усмехнулся Стрельцов, – Слыхал, «Натур продукт» открывает в Москве двадцать новых аптек? Вот мощная контора, четвертое место в стране по обороту, что-то около восьмидесяти пяти лимонов зелеными.

– А ты вчера новости смотрел? Зам главы Минзрава, я такую никогда не слышал, некая Татьяна Стуколова заявила, типа нечего по телеку гонять рекламу лекарств. Дескать, реклама должна быть только для врубающихся спецов, а народ дурить постыдно.

– Кто ж Минздраву даст? Это околовыборная трескотня. Лучше слушай анекдот. Приходит Петька к Василию Ивановичу весь в бинтах…

Не успели Рукшин и Стрельцов перекинуться парой свежих анекдотов – говорить о делах без кворума считалось неприличным – прибыли Гриднев и Шафаревич. Первый был дерганым расплывшимся толстяком, малейшая неприятность выводила его из строя, и было непонятно, как он выдерживал уровень. Его контрабанда микстур из Прибалтики, завязанная на мощные таможенные связи, висела на волоске из-за того, что сам он каждую весну и осень по полтора месяца отлеживался в психиатрических клиниках. В тайне Дмитрий Гриднев мечтал основать собственную секту, где он занимал бы пост гуру. Но такая организация требовала огромных начальных вложений. А идти на поклон к Шраму, в закромах которого хирел «Храм голубя» [9], Дмитрий не жаждал.

– Я его спрашиваю: «А сколько кружек выпито уже?» – дребезжащее и бесцветно дорассказывал байку Шафаревич, – а он мне заплетающимся языком: «Ах, мало, сударь, мало – восемнадцать!»

Гриднев улыбнулся самыми краешками губ:

– Наказал?