Пепел Клааса

Ни один народ в Европе, мой дорогой Эдуард, ни один народ, даже австрийцы, нас не любит. Не любят они Миллеров. Зато Миллеры себя ой как любят. Правильно, не за что нас любить. Немцы – пустейшие люди, замученные собственной неполноценностью. Отчего мы из кожи вон лезем, весь мир своей продукцией завалили? Если ты полагаешь, что дело только в деньгах, то сильно ошибаешься. Мы хотим заставить уважать себя, мы без конца заняты повышением самооценки. Немецкая философия, немецкая музыка, немецкое качество – Бош, Фольксваген, Мерседес, БМВ, Опель, Сименс. Как же, нас знают везде! Выскочки.

– А какой народ хороший по Вашему? Какая страна Вам нравится?

– Скоро я туда отправлюсь, дорогой мой, и сразу же пришлю тебе открытку. Отправлю с Deutsche Post, так что придёт без опозданий, не переживай.

– Вы собираетесь в тур-поездку? А что ж молчали до сих пор?

– Не в тур-поездку. Я эмигрирую.

– Как? Куда?

Пожилая дама вновь отодвинула гардину.

– Вон туда.

Под нависшими кронами дубов приветливо улыбались ажурные кладбищенские ворота.

Странная она всё-таки, тётя Гертруда.

– Он в Крыму погиб, – рассказывает Лысый, не обращая внимание на Эдика. – Я ездил к нему на могилу. Немцы нашим платят, чтобы присматривали за кладбищем. Там прям оба кладбища рядом: вот – наше, а вот – немецкое. На нашем бурьян, колдобины… Я споткнулся и прямо рылом в гробницу… А немецкое кладбище – всё чистенько, ухожено. Сидишь себе спокойно, вспоминаешь, выпиваешь…

Кто его знает, может и правда лучше б сейчас жили, если бы этот их, как его… победил… третий рейх – о! – Лысый многозначительно трясёт указательным пальцем, и добавляет, чуть помедлив:

– Почему «третий»? Где ж первые два? Ты не знаешь, а?

Эдик молчит.

«Третий рейх? – кричит он про себя. – Да что он знает о третьем рейхе, этот бомжара!»

Клаас знает толк в «третьем рейхе». Он не жил в те времена, но это и неважно. Совсем неважно. Потому что третий рейх всегда рядом. Клаасу знаком его вкус, цвет и запах. Слушая рассказы словоохотливой тётушки Гертруды, он понимал всё с полуслова. Да, да, эти чувства ему знакомы.

Когда из меннонитской общины исключали старшего брата его лучшего друга, а Амалия Вольдемаровна молчала, не смея поднять голос в их защиту, хоть и презирала тех, кто обвинял его в «открытом грехе» – это был миниатюрный третий рейх.

Когда пацаны зажали в углу девятилетнюю девчонку, раздели, и, не зная ещё, что с этим делать, ловили кайф от её всхлипываний, Эдик стоял в стороне и смотрел – это было его личное посвящение в третий рейх. «Не надо, – жалобно хныкала мелкая, – я буду плакать». Они хохотали, большие и сильные. Клаасу то становилось жаль малявку, то любопытно, а то, вдруг, захотелось подойти поближе и сказать ей в лицо: «Ну и плачь!» И гаденькое удовольствие защекотало внутри.

Несколько лет спустя, когда ему объявил бойкот весь класс, и Дюбель, его дружбан, выкрал тетрадку со стихами и стал громко декламировать, выслуживаясь перед большинством, на Клааса вновь повеяло духом третьего рейха.

Однажды, на пляже, уличный волчонок, Эдик, держал своего соперника за волосы и макал в воду до тех пор, пока тот чуть сознание не потерял, все стояли и смотрели. Клаас знал, что никто не вступится… потому что таков закон третьего рейха.

Но во всём своём ослепительном великолепии третий рейх явился в апреле девяносто пятого в Самашках.

Вообще-то Клааса там не должно было быть, потому что операцию поручили контрактникам. Он же попал в Самашки по личному распоряжению Соловьёва. Майор вызвал Клааса ночью и приказал погрузить в машину девять небольших ящиков. Клаас удивился: неужели никого поближе не нашлось? Вдвоём они поехали в Серноводск. Соловьёв зажёг свет в кабине и, щурясь, стал разглядывать какие-то документы, вписывать цифры, ставить подписи. Машину кидало на ухабах, так что записи выходили большие и неуклюжие, будто выведенные детской рукой.

– На следующей неделе намечена карательная операция, – сказал он, не отрывая взгляда от бумаг. – В Самашках. Ты включён в состав группы. Скажу сразу, затея это бестолковая, исполнители – бездарные, но наверху решили – будем исполнять. Воспринимай как стажировку.

Майор сложил бумаги в папку и уставился на дорогу.

– Смотри, аккуратно. Тут свежая воронка.

Клаас ждал разъяснений относительно задач операции, но Соловьёв добавил только.

– Когда-нибудь бардак этот прекратится.

– В Чечне?

– В Кремле. Возьмут же наконец власть профессионалы. Им наш опыт пригодится. Я рассчитываю, что ты пойдешь работать в ФСК. Без профессионалов Кавказ не успокоить.

Клаас и впрямь подумывал о сверхсрочной службе, потом поступил бы в Академию ФСБ, у зам. начальника больно имя хорошее – Владимир Леопольдович Шульц. Соловьёв нахваливал: «Из ваших, – говорил, – из Нижнего Тагила». Клаас наверняка бы остался, если бы не гибель Соловьёва. Без майора всё, чем он занимался на войне, да и сама война, теряла смысл.

Они остановились возле больницы. Лейтенант мед. службы принял коробки и расписался в документах.

– Вскрыть при вас?

– Да.

Соловьёв кивнул Клаасу следовать за ним.

– Сержант, помогите распаковать груз.