Пепел крестьянской Души

Уже затемно, объехав правой стороной деревню Стрельцовку, отряд продвинулся вперёд ещё версты три и остановился на опушке берёзовой рощи. Для Суздальцева это место было хорошо знакомо. Здесь, между двух лесопосадок, располагался земельный надел его семьи. Егор с детства участвовал во всех крестьянских заботах. Пахал, косил, собирал урожай и даже охотился с отцом на косачей и зайцев. Поэтому, он, как только с товарищами появился на этой территории, предложил: «Там, на краю колка, мы с батей всегда сооружали шалаш, в котором во время полевых работ проживала наша семья. Если он не разрушен, мы можем в нём укрыться и отдохнуть, пока Степан будет ездить домой». Беглецам и в самом деле повезло. Шалаш был в хорошем состоянии, способном выдержать любые капризы осенней погоды. Парни спешились с коней, привязали их поводьями к берёзе, разнуздали и поставили перед ними торбы с овсом. Перекинувшись со Степаном напутственными словами, они залезли во внутрь шалаша и улеглись на толстую сенную подстилку. А уже через мгновение крепко спали, вдыхая в себя сладкие запахи клевера, визиля и прошедшего лета.

Степан вернулся под утро. На его лице в предутреннем рассвете друзья заметили довольную улыбку. «Если Аверин улыбается, значит, наши дела не такие уж и безнадёжные», – первым среагировал на появление товарища Пётр. «Ты угадал, чалдон пинигинский. Уже более десяти дней прошло, как части 51 – й стрелковой дивизии красных выкинули колчаковцев из Ишимского уезда, и те, забрав с собой своих соглядатаев, отступили в сторону Омска. Теперь в селе пока безвластье. Правда, коммунисты создали волостной ревком из трёх человек, но других сил у них в Большом Сорокине нет. Думаю, что это временное затишье, так как большевики заняты борьбой с остатками карательных отрядов Колчака и выдворением с сибирской железной дороги военных эшелонов с чехословацким корпусом. Поэтому, нам повезло, что мы вернулись домой именно в этот период», – подробно рассказал Степан о ситуации в их родном селе, волости и уезде. И более не медля ни минуты, парни вскочили на коней и на махах рванули на встречу с родными и близкими.

За, без малого, год, в жизни семьи Василия произошли заметные изменения. Особенно это было видно на лицах отца и матери. Они словно на десять лет постарели. Да и сёстры не были уже такими хохотушками и непоседами, а стали не по годам сосредоточены, рассудительны и осторожны. Позже, когда брат узнал о тех испытаниях, какие вынесли они за это время, его сердце сжалось в комок от жалости и сострадания к ним. Нагайки колчаковских карателей, которые прошлись по их юным телам, не плоть изуродовали, а погубили юность, детскую наивность и веру в человека, которого создал Бог. В карих глазах сестер не было видно тех весёлых искорок, какими они его встретили после возвращения со службы. И самое главное, что угнетало сознание Василия, они пострадали из-за него, хотя и не знали, где он находился. «Сволочи! Гады! Как только у карателей рука поднялась на эти безобидные создания? Они же ещё совсем дети, которые только-только входят во взрослый мир! Будьте вы прокляты, звери!» – негодовал Василий. Но пострадали не только члены семьи, а и хозяйство резко оскудело. Из всего, что было на момент мобилизации Василия в колчаковскую армию, в пригонах осталось несколько голов овец, одна корова, престарелый мерин, бычок, боров и десяток гусей. Всю остальную живность каратели забрали за его дезертирство из их армии. Но для Василия было главным не потеря наживаемого добра, а физическое и моральное унижение, которому подверглись самые близкие люди. «Даст бог, хозяйство мы с тятей восстановим, а вот как вернуть к прежней жизни сестёр?! Попались бы мне эти лампасники на узенькой дорожке, я бы из их грудей руками сердца вырвал!» – горячился брат, для которого ранее ненависть к людям была не свойственна.

С возвращением сына домой, жизнь стариков Губиных стала вновь приходить в человеческую норму. Уже через три дня отец запряг единственного мерина в сани и посадив детей, выехал в сторону земельного надела, где ждали своего часа две необмолоченные скирды пшеницы, чудом уцелевшие во время отступления белых, которые жгли всё подряд, чтобы только не досталось красным. Почти неделю они потратили на обмолот и перевезку зерна домой, в опустошённый колчаковцами амбар. «Ну, теперь, старуха, мы зиму должны пережить. На еду точно хватит. Даже скоту, в перемешку с картошкой, можно будет варить. А вот на семена мало останется. Придётся в Большое Пинигино к родственникам на поклон ехать», – доложил Иван Васильевич жене. «Давай сначала до весны доживём, а там видно будет, что делать. А то опять поменяется власть. Тогда нас уж точно никто не пожалеет», – осторожно ответила Евдокия Матвеевна, которая всё ещё не верила в то, что её любимый сынок рядом. Но как бы тяжело семье ни было, она с надеждой стала всматриваться в будущее.