Пепел кровавой войны

— Не значит, — согласился Марото и ухватился потными ладонями за леер, разглядывая пугающий и прекрасный город, словно заполнивший собой весь остров. — Но когда начнем действовать, мне придется сыграть мою самую честолюбивую роль.

— И кто бы это мог быть? — Бань смотрела, прикрывая рукой глаза от сияния, которое вот-вот должно было окружить голову Марото, принявшего героическую позу.

— Тот, кто поставил на колени Багряную империю, а потом вернулся, чтобы бросить вызов королеве Индсорит. Тот, кто сто раз обманывал смерть и вел смертных вместе с монстрами в бой при таких мизерных шансах, что даже паша Дигглби не осмелился бы принять пари. Тот, кто первым попал в плен к армии Джекс-Тота и первым встретился с ее вождями, а потом был отпущен. Тот…

— Это не роль, — сказала Бань, облизнув губы, как делал Марото, когда горячился. — Ты говоришь о себе.

— Драть-передрать, вы совершенно правы, капитан, — ответил Марото с такой широкой улыбкой, что ее свет могли увидеть Пурна и Чхве, Дигглби и София, Мрачный и его дед и даже старая развалина Хортрэп, по какую бы сторону Изначальной Тьмы они сейчас ни находились. — Я готов признать, что лучше знаю, как разрушить мир, а не как спасти его, но тем и хороша сцена, что ветчина там развешена на многих крючках, и узнаешь, какой из них вкусней, пока все не перепробуешь.

Глава 17

Имперский Медовый чертог мало отличался от тех, что бывают в саваннах, если не учитывать того, что на родине Мрачного он у каждого клана свой, а здесь, в Черной Моли, в него как будто набилась вся Багряная империя. В душном, прокуренном чертоге скопилось больше людей, чем набралось бы заслуживших имя охотников во всем клане Рогатых Волков. Но все же следовало отдать должное чужестранцам: многие из них, со сталью на поясе и шкурами на плечах, казались хладнокровными убийцами. Они не прятали свое оружие, и Лучшая еще сильней разозлилась на парня, которого звали Дигглби. Это он затащил ее сюда, причем настоял, чтобы она оставила копье в церкви, чтобы не нарушать, как он выразился, общественный договор… И тут она увидела, что ее сын явился со своим копьем.

Ее раздражение росло вместе с окружавшим шумом, и, когда Мрачный снова куда-то ушел, не сказав матери ни слова, Лучшая решила, что с нее хватит. Крепкое пойло приглушило боль от ран, но при этом заострило колючки, что царапали ее смущенный дух. Идея вызвать демонов и пройти сквозь Изначальную Тьму определенно будет стоить Лучшей потери души, если не самой жизни, и предпочтительно потратить оставшееся у нее время, блуждая под звездами, а не сидя на заднице в этом адском чертоге. Когда прогуливаешься под открытым небом, молитвы получаются естественней.

— Я ухожу, брат Рит, — сказала она монаху, приблизив губы к его уху.

Монах вздрогнул, услышав ее голос, как делал всегда, даже до того, как ослеп.

— Я должна исполнить приказ ядопрорицательницы и отца Турисы. Они поручили свершить правосудие над моими родственниками, но, чтобы узнать, каким должно быть это правосудие, мне придется отправиться на Джекс-Тот, к самому порогу Медового чертога Черной Старухи, и проверить правдивость слов моего сына. Либо вместо него говорит Обманщик, и тогда Мрачного следует убить, либо он говорит правду, и тогда, участвуя в его войне, я буду служить Падшей Матери. Но Неми Горькие Вздохи сказала, что ты решил не ходить с нами, а попросил отвезти тебя в Диадему… Так или нет?

— Может… может быть, у Падшей Матери на меня другие планы? — пропищал монах. — В конце концов, все исполняется, и отец Туриса велел мне отправиться в Священный город…

— Я же сказала, что приведу тебя туда, когда спасем Звезду от гибели, — напомнила Лучшая, на самом деле и не надеявшаяся, что разбудит в нем мужество и убедит участвовать в походе, но, как истинная цепистка, обязанная предоставить ему такую возможность. — Думаю, отец Туриса предпочел бы, чтобы ты боролся против Изначальной Тьмы, а не сбежал вместе с ведьмой.

— Что бы ты ни думала, охотница Лучшая, я уверен, что он не одобрил бы вызов демонов, даже ради благой цели, — чуть ли не наставительно изрек брат Рит. — Падшая Матерь зовет меня в Диадему, и я обязан откликнуться на зов.

Прежде он не говорил с Лучшей подобным тоном, и хотя она стремилась пробудить в нем вовсе не такую храбрость, это все же был достойный ответ. С другой стороны, раз уж имперский ржаногонь пробудил в Лучшей непривычную сентиментальность, он мог точно так же вселить и отвагу в душу монаха. Она согласно кивнула, но вспомнила, что собеседник ее не видит, и сказала:

— Если вернешься в клан раньше, чем я, или если я не вернусь совсем…

Увидев на его лице скептическое выражение, Лучшая умолкла. Она прекрасно понимала, что это должно означать. Так же выглядел Мрачный, когда она выслушала его песню и объявила, что если Звезду действительно окружили полчища монстров, то, разогнав их, сын сможет вернуться в клан. У Мрачного было в этот момент лицо человека, который никогда в жизни близко не подойдет ни к Мерзлым саваннам, ни к кому-либо из Рогатых Волков.