Пепел острога

И печь стоит… Тоже почерневшая, уже неживая, принявшая тепла больше, чем смог вместить сам дом… Печь глиняная, битая… Руки сотника ее на ощупь помнили… Сначала делался плотный деревянный каркас для печи, потом в нем глину взбивали. Из каркаса глина никак не выползала и позволяла взбить себя до такого состояния, когда она напоминала сметану. Позже, когда глина высыхала, печь просто растапливали, внутренний каркас сгорал, а глиняная печь оставалась. Внешний каркас снять было не трудно.

И пол в избе Овсень делал не земляной, как у многих, а деревянный[40]. Много времени потратил, когда старательно тесал доски, пальцами и щекой проверяя гладкость обработки, но пол получился славный, ровный и теплый. Все он здесь своими руками делал и все на ощупь помнил. И верхние полки, как положено в «курной»[41] избе, на стены сажал плотно, без щелей. Сажа от печи по стенам сваливалась, но сваливалась не на пол, а на полки, откуда ее легко было смести в одну посудину. А под эти полки уже вешались полки для кухонной посуды, и посуда, прикрытая сверху «сажной» полкой, всегда оставалась чистой…

* * *

Так бы долго просидел Овсень, погруженный в воспоминания, если бы не отвлек его раздавшийся за спиной тихий, похожий на детский, плач. Сотник резко обернулся и увидел безобидное и доброе существо Извечу, домового из своего дома и большого друга дочерей, которых нелюдь когда-то укачивал в колыбельке на ночь, а потом водил за руку по дому, обучая ходить. Извеча и телом был бы похож на ребенка, если бы не крупная волосатая голова, почти как у взрослого человека. Ну и заросшее бородой лицо не давало усомниться в возрасте.

Извеча стоял между сотником и погорелым домом, скрестив на животе короткие руки. Крупные, каких у людей никогда не бывает, и блестящие, переливчатые, как самоцветы, скатывались слезы из глаз домовушки и по усам сползали в округлую, чуть не в ширину узкой груди бороду.

– Слава богам, хоть ты уцелел… – тихо сказал сотник с надеждой в голосе. – Где мои?..

– Я, дядюшка Овсень, не знаю, – ответил домовой. – Я под печью в подполе прятался. Выйти боялся. Тебя услышал вот, сначала тоже испугался, потом шаги узнал и вышел…

Овсень несколько раз кивнул, положил руку подошедшему ближе Извече на плечо и сказал серьезно:

– Не плачь, дружище, мы с тобой мужчины, мы плакать не должны…

– Ночью, я слышал, много домовушек плакало… Особливо семейные, у которых домовят полно… Куда им теперь с домовятами… Но я не вышел к ним, я боялся…

– Когда все случилось?

– На вторую ночь… Я уже вторую ночь плачу и второй день тоже. Слез, думаю, совсем мало осталось, а все одно плачу не переставая… И сколько плакать-то еще… Сколько плакать… Домовушки, если без дома останутся, плачут, пока не умрут… Ты же знаешь… Тетушка Всеведа тебе говорила, я помню…

– Не плачь, я же тебе сказал, не то осерчаю… Не ты один дом потерял. Я тоже… И с женой, с детьми не знаю что… Я же не плачу…

Извеча вздохнул обреченно.

– У тебя, дядюшка Овсень, уже был и другой дом, и этот ты построил, и еще другой будет, а у меня только этот, и ничего больше. Кто я теперь? Не бывает домового без дома… Домовым без дома только плакать и остается до конца жизни. Еще лет так с тридцать проплачу, потом помру…

Извечу по просьбе Овсеня уже взрослым призвал из духа деревьев, из которых дом строили, волхв Велеса, что приезжал в острог с далекого лесного капища. Извеча явился и всем по душе пришелся. Хотя он всегда, конечно, как всякая нелюдь, чувствовал свое одиночество среди людей. Но, со слов жены, знающей о жизни нелюдей много, и сотник тоже знал, что Извеча сможет жить только в том доме, из деревьев которого он сам сотворен. И потому, сразу найдя решение, сказал твердо и домового своей уверенностью поддерживая:

– Возьми мой нож, найди головню от стены, уголья срежь, а внутри древесина будет. Вырежь чистый кусок и прибереги. Найдем моих родных, построим мы новый дом, и кусок этот в стену заложим. Тогда и ты в новом доме домовиничать будешь с полным правом, потому что там будет кусок твоего первого дома. Я не брошу тебя, слово сотника! А из бревен нового дома волхв призовет тебе домовиху. Будешь семьей жить, чтоб скучно не было, и домовят себе полный подпол заведешь. Я разрешу… Понял меня?

Слезы сразу прошли. Маленькая нелюдь, настроение которой могло меняться стремительно, схватила протянутый ему нож и бросилась к остаткам стен, над которыми местами еще дымок вился. И уже через миг вверх и в стороны полетели уголья. Извеча старательно строгал полусгоревшее бревно.