Пепел острога

Колдун рассказывал какие-то сказки, которым ярл Торольф, естественно, не верил. Эти сказки можно детям на ночь рассказывать, но только не человеку, в тринадцать лет впервые взявшему в руки меч и убившему взрослого воина. С тринадцати лет Торольф воюет, и ни одного года не прошло, чтобы он не отправлялся в поход или в набег. И отлично знает, что невозможно десятку лучников уничтожить полторы сотни воинов. Конечно, встречались и ему среди русов и вообще среди славян даже отдаленных от восходных земель какие-то особые лучники, которые стреляли необыкновенно далеко и особенно точно. Это Одноглазый хорошо знал. Но такие лучники были, насколько он помнил, редкостью, и вообще, славяне больше пугали чужестранцев своими лучниками, чем показывали их. Конечно, со славянами Торольф воевал мало, он большую часть своих походов совершал в сторону Европы, где было много богатых поселений, которые грабить было не так трудно, как скрытые лесом славянские города. Да и добыча там была более значимой, а именно добыча в выборе похода всегда определяет направление, в котором движется войско. И Торольф отправлялся только туда, где добыча была наверняка не бедной.

И в своих набегах ярл накопил богатый военный опыт. Потому и не верил колдуну. Хотя, скорее, не следовало верить птице, которая нагородила чепухи. Не могут десять лучников перебить полторы сотни воинов. После первых же стрел воины просто прикроются щитами и пойдут в атаку, и сомнут лучников. Что-то произошло не так, как рассказывает Гунналуг. И что-то не так, возможно, произошло и со Снорри. И не стоит надеяться на его смерть, о которой так уверенно говорит колдун. Если есть ложь в части сказанного, невольно сомневаешься и во всем остальном.

Тем не менее в смерть сына Торольфу верить хотелось…

* * *

Ночное время еще не пришло, но все море вокруг лодок уже укутало непроглядной грязной и рваной темнотой, шумливой и неспокойной, грозящей издали перекатистым, грозно рыкающим шумом. Драккары шли один за другим, легко разрезая высокую волну и, казалось, не замечали непогоды, которая грозила вскоре перерасти в настоящий шторм.

По-прежнему над каждым из драккаров летали целые тучи чаек, многие из которых садились на мачты, реи и борта, и даже на отдыхающие в такую погоду весла. Чайки гомонили громко, предвещая ухудшение погоды, но тем неожиданнее в открытом море прозвучало карканье ворона, птицы вообще-то совершенно не морской, встречающейся на побережье повсеместно, но мало способной к длительным безостановочным перелетам от одного морского берега к другому. А от драккаров до ближайшей земли было уже по любым меркам далековато. И потому ярл Торольф Одноглазый ни на мгновение не усомнился, к кому прилетел этот ворон и какие он имеет клюв и когти. Так и оказалось – на корме отодвинулся полог, на скамьи гребцов упала полоса красного света, и полоса эта на мгновение пересеклась телом крупной птицы. И тут же полог опустился, а громкое карканье, перекрывающее даже неумолчный шум набегающих волн и свист ветра в вантах, раздалось уже из-за полога. В это трудно было поверить, но, судя по всему, ворон что-то рассказывал Гунналугу. Иначе чем речью такое карканье назвать было нельзя, потому что обычно карканье бывает одиночным, а здесь раздавались целые длинные фразы. И это должна была прийти весть о том, что случилось на реке Ловати, где боевой драккар Дома Синего Ворона намеревался остановить средний и мало приспособленный к сражению драккар наглого полугрека ярла Фраварада, не желающего считаться с реальной расстановкой сил в Норвегии.

Ярл Торольф Одноглазый не пожелал ждать нового унизительного приглашения колдуна и сам направился между скамьями гребцов по переваливающемуся с боку на бок драккару к корме. Однако ходить по неустойчивой лодке Одноглазый умел хорошо, не зря большую часть своей жизни он провел в набегах, и ни разу ему не потребовалось наклониться, чтобы рукой опереться обо что-то. Да и опереться можно было только о скамью, каждая из которых не достигала колена ярла. Такой поклон буре был для опытного моряка унизителен, и Одноглазый, избегая поклонов, шел уверенно. Но уже перед закутком колдуна, все еще слыша карканье птицы и изредка только слова самого Гунналуга, что-то спрашивающего у ворона, ярл остановился, не решаясь прервать такой важный разговор. Впрочем, ждать ему пришлось недолго. Карканье прекратилось, и Гунналуг, отодвигая полог, одновременно сказал, словно заранее знал, что Торольф обязательно будет рядом:

– Заходи, ярл. Сейчас дождь будет моросить, ни к чему тебе мокнуть.

Дождь заморосил сразу после этих слов, и сразу же после них Торольф Одноглазый шагнул за полог, торопясь услышать важные для себя вести. В этом колдун был незаменимым помощником. Кроме него, никто не смог бы держать ярла в курсе происходящих так далеко событий.

– Что-то важное?

– Очень важное, хотя и не совсем понятное, – сказал колдун, мрачно думая о своем. – Садись… И подожди…