Пепел Предтеч (СИ)

— Мы собрались здесь, чтобы решить судьбу одного из нас, — сумрачным голосом заметил человек. Он был вне поля моего зрения, но превосходная акустика разносила звучание его голоса во все стороны. Он продолжил говорить. — Мы собрались по поводу, который не случался уже сотни лет. Жуки на нижних ярусах завладели Проектором, и теперь представляют для нас угрозу. Нам, к сожалению, неизвестно, успели они скопировать Проектор, или ещё нет. Если они уже передали его другим ульям, то возникнет угроза для миллионов. Непростительное преступление, последствия которого очевидны. Желает ли кто-нибудь высказаться в пользу нашего подсудимого? Быть может, что-то добавить к делу? Климент Старов, может быть, вы?

— Мне известны его мотивы. И, к моему сожалению, их нельзя считать уважительными. Достойными сочувствия — быть может. Но когда кто-то ставит одну чью-то жизнь выше тысяч других — это эгоизм высшей пробы. Прошу прощения... я считаю — это его вину только усугубляет.

— Действительно. Мы уже заранее опросили вас, как свидетеля, и пришли к схожему выводу. Обстоятельства передачи Проектора его вину только отягчают. И, к сожалению, реморализация Пыль-пробуждённого Антона Захарова невозможна. Вердикт Центра коррекции был столь же однозначен, сколь и невероятен, когда мы услышали его впервые. И по этому поводу прошу высказаться, если кто-либо считает это поводом пересмотреть дело. Как-никак, этот Пыль-пробуждённый, судя по всему, уникален.

Один из пробуждённых попросил слово, судя по едва слышному шороху, который коснулся моих ушей. Он встал, и решительно возразил.

— Я не соглашусь, со всем уважением к словам председателя, — сказал он. — Самое главное открытие для нас — это то, что аномалии пси-связи особенным образом проявляют себя, когда человек пробуждается с помощью Пыли. В таком случае, Антон Захаров уникален лишь тем, что стал первым человеком, с которым это случилось, и научной ценности не имеет.

— С этим утверждением можно поспорить, хотя в нём и есть некоторая справедливость. Если же другие аргументы отбросить, то перед нами — лишь непредсказуемый индивид, способный без колебаний обратить против других людей свои силы. И у нас нет способа, чтобы безопасно содержать его в сознании... в связи с чем, я вывожу на голосование вопрос смертной казни. Поднимите руку те, кто считает необходимым прервать его жизнь. Голоса тех, кто воздержался, учитывать в общем подсчёте не будем! Отлично... теперь поднимите руки, кто против. Что же, тогда... решено.

Я с трудом поднял взгляд, чувствуя на своём теле чужие незримые руки, словно я был в толпе, несущей меня на ладонях. Вот только эти касания не имели ничего общего с восхищёнными прикосновениями толпы, несущей кумира у себя на руках. Скорее эти невидимые кисти, как тиски, стиснули меня медвежьим капканом, мешая мне шевелиться. И лишь глазные яблоки двигались, вращаясь в орбитах, пока мои глаза не остановились на лице Михаила — Пыль-пробуждённого, и моего дальнего родственника, стоящего среди сосредоточенной толпы.

Он молча кивнул, встретив мой уверенный взгляд. Несмотря ни на что, в его голубых глазах я всё равно читал напряжение. Крупицы мельчайшего пота стекали у него по вискам, и он нервно сглотнул — когда, напоследок, я ему подмигнул.

Я всё ещё летел сквозь зал, несомый руками палачей, и чувствовал на себе всеобщий неослабевающий взгляд. На моём пути, высокая и широкая белоснежно-белая, будто алебастровая, стена стала раздаваться в разные стороны, оказавшись воротами, ведущими в тесный каменный коридор, нетронутый ещё чьей-то рукой.

Там извивались, спадая с потолка и поднимаясь с пола, холодные осклизлые щупальца, словно лес голодных водорослей в воздухе, ждущих жертву. И я, словно доверчивый мотылёк, упал в самую шелестящую гущу щупалец, ощутив на своих губах стужу и хлад. Мороз пробежал мне по коже, и стая мурашек иголочными уколами похолодила мне мой хребет.

Ленивые касания чего-то мерзкого под моими ладонями напоминали мне колосья пшеницы на приготовленном к жатве поле, дрожащие под моею рукой. Я закрыл глаза, чувствуя холод прикосновений к своему разуму... я слышал его, моего давнего знакомого, ещё со времён до второго рождения. Я ему отвечал... я понял, что с ним случилось.