Пепел прошлого

Потому что на крыльце фельдшерского пункта, не так давно отремонтированного и оснащенного по всем современным требованиям, лежало тело. Это была женщина. Устинов отлично рассмотрел с того места, где он стоял и держался за подоконник, что это молодая женщина. Бледное лицо, темные волосы.

Его охватил такой ужас, что на какое-то мгновение он ослеп. А мысли, тут же завладевшие его мозгом, показались бредом.

Это проклятие! Временное проклятие! Словно та маленькая девочка выросла и вернулась, чтобы снова умереть на его руках! Но она не могла вернуться, он сам хоронил ее. И эта женщина…

Устинов зажмурился, тяжело задышал и резко распахнул глаза. Женщина с крыльца медпункта никуда не делась, она лежала, широко раскинув руки в стороны. Кто-то заботливо укрыл ее старым одеялом – он даже рассмотрел клочья ваты, вылезающие из прорех. Старое одеяло, очень старое. Рваное. Откуда здесь это старое, рваное одеяло? И откуда под ним взялась женщина?

– Черт бы все побрал на этом свете! – простонал Устинов.

Он оттолкнулся от подоконника и пошел на выход. По пути глянул на часы: половина второго. Надо же, он проспал почти час! Нелюбимый навязчивый сериал заканчивался в половине первого. А сейчас…

Как он мог пропустить тот момент, когда женщину притащили и уложили на порог? Как?! Это не крохотное тельце полуторамесячной девочки, а взрослая женщина. Тяжелая. Кто и как? Кто и как?

Устинов загремел металлическим засовом, отпер и распахнул дверь. Прежде чем шагнуть к женщине, он огляделся. Все по-прежнему: тротуар, проезжая часть, машина, дома напротив. Все привычное, ничего лишнего, кроме тела молодой женщины, над которым он тут же склонился.

Под одеялом и мешковатой одеждой, явно с чужого плеча, обнаружились ранения в правом боку и много крови. Тело женщины было холодным, даже ледяным. Может, она умерла, и все его клятвы не имеют смысла? Позвонить в полицию и вызвать наряд. Подписать протокол, грустным взглядом проводить машину, увозящую тело на экспертизу, и забыть, забыть скорее о происшествии. И перестать уже ходить на эти поганые ночные дежурства, никому не нужные, приносящие одни только проблемы.

Он приложил пальцы к шее.

Она была жива! Очень слабый пульс, но он бился под подушечками его пальцев. В ней была жизнь. Она угасала, покидала ее тело, но все еще в ней теплилась.

– Твою же мать, а! – простонал Устинов, подхватывая женщину на руки и внося ее в медпункт. – За что мне все это, кто скажет?! Вот за что…

Он втащил женщину в здание, толкнул дверь ногой и побежал в операционную. Вернее, ему только казалось, что он бежит. Торопился он мысленно, а на самом деле еле передвигался – женщина была достаточно тяжелой. Только уложив ее спустя несколько минут на стол, он понял, как вымотался. Каких-то десять метров, а он весь взмок. И дышать нечем, и тело трясется.

– Возьми себя в руки, Устинов, – противным скрипучим голосом приказал он. – Возьми себя в руки и сними с нее одежду. Диагностируй состояние, мать твою! А потом впадай в истерику. Может, не все так плохо… Может, не все так плохо, Гаврюша…

Это было чудом, не иначе! Острое тонкое лезвие трижды вошло в ее тело, не задев при этом ни одного жизненно важного органа. Ее точно благословили небеса, или кто-то на земле за нее исступленно молился. Как иначе объяснить, что лезвие прошло в сантиметре от правой почки, чуть ниже печени, не задело при третьем ударе желчный пузырь? Мягкие ткани пострадали при незначительной кровопотере. Ей было, конечно же, очень больно, она лишилась сознания, и это было как раз неплохо, даже хорошо. Но она точно родилась в рубашке.

Через час все было закончено. Он зашил раны, проверил еще раз пульс и давление. Аппараты фиксировали норму. Устинов выключил свет в операционной, собрал все ее вещи и вышел в коридор.

Одежда старая, размер явно не ее. Обуви нет, ноги босы, но не похоже, чтобы она долго бродила по грязной земле. Он обшарил все ее карманы – ничего: ни документов, ни клочка бумаги, ни даже чека магазинного. Кто она и откуда, оставалось только догадываться. Он взял в руки старое одеяло, повертел его так и сяк – ну, одеяло как одеяло. Старое, ветхое, без единой бирки.

– Кто же ты? – спросил Устинов, возвращаясь в операционную, где молодая женщина спала. – И что мне с тобой делать?

Первым его порывом было спасти. Вторым – позвонить в полицию. Ножевые ранения, пусть и пустяковые. Он обязан позвонить. Но…

От одежды женщины, от ее волос странно пахло дымом. А что, если она выбиралась откуда-нибудь и неосторожно наткнулась на что-то острое? На вилы, к примеру? Или попала в аварию, машина загорелась, она начала из нее вылезать и…

Так, стоп! Устинов сокрушенно покачал головой. Предположений много, истина одна. Ранения она могла получить где угодно, но кто-то ее сюда привез, на порог медпункта положил и заботливо одеяльцем прикрыл. Почему не обнаружил себя этот человек? Боялся благодарности или ответственности за то, что совершил? Может, этот спаситель и был виновником ранений?