Пепел прошлого (СИ)

— Ну, ма-а-а, — захихикала она, вертясь, как ужик. — Ты нам обещала кино и мороженое. Но Ванька опять пару притащил за поведение на физре, поэтому согласна взвалить на себя и его порцию удовольствия. Будет, конечно, тяжело, но я выдержу.

— Э! Тоже мне сестра называется! — сын вбежал в комнату, топая, как маленький мамонтенок и запрыгнул на кровать, подбросив нас на пару сантиметров в воздух. — Бабушка сказала тебе не будить Муню. Она звонила в больницу, сегодня красный код.

— Красный — синий, а я просто соскучилась, — проворчала Мила и зарылась глубже в одеяло, не забыв показать язык брату.

— Иди ко мне, мой мужчина, — я ухватила его за ручку и уложила за собой, прижав его теплую ладошку к щеке.

"Красным" принято было считать тяжелую смену, после которой Буля тщательно оберегала мой сон. Но деточки выискивали всевозможные варианты, лишь бы просочиться в спальню матери.

— Ладно, бандиты, уговорили. Идем в парк развлечений, но потом…

— Что? — в один голос спросили они.

— Потом Ванюша молча сидит в кресле у парикмахера, пока ему отрезают его длиннющие пакли, закрывающие красивые карие глаза, а Мила с радостью открывает рот, чтобы дядя-стоматолог осмотрел ее зубы. Договорились?

— Нет! — снова хором ответили дети.

— Ну, окей. Мое дело — предложить, — я вновь упала на кровать, накрывшись одеялом с головой. — Пять, четыре, три..

— Ладно, уговорила, — проворчал Иван, скатываясь с кровати. — Мам, мне кажется, что ты выбрала не ту профессию. Тебе бы в дознавательном комитете работать. Паяльники, там, молотки всяческие, пилы…

— Но только если мне ничего не будут сверлить, — очнувшись пропищала Мила, закрыв рот своими пухлыми ладонями.

Я улыбнулась, рассматривая дочку, которая растет так быстро. Дети, как песок, сладкие моменты детства утекают сквозь пальцы, пока взрослые работают, пытаясь доказать что-то. Кому я пытаюсь что-то доказать? Себе? Ведь, могла бы просто ходить на родительские собрания, делать с ними уроки. Провела рукой по тонким светлым волосикам, чуть пропустив их меж пальцев. Уже почти восемь лет. Как много…

— Поздно, сестридзе, поздно. Мы уже дали свое согласие. Променяли свои принципиальные позиции на кино и пару часов в развлекательном центре, — Иван в прощальном жесте провел ладонью по волосам, завивающимся у шеи.

Стало так трудно прижать сына к груди, он смущался и пытался отгородиться от приливов материнской ласки. Лишь иногда, подходил и обнимал со спины, зарываясь носом в волосы, глубоко вдыхая, а потом смеялся, говоря, что от меня постоянно пахнет клубникой.

Я до сих пор не понимаю, как могла пропустить взросление, он вытянулся как-то быстро, забыв спросить родительского разрешения. А серьезность в его карих глазах стала такой реальной, что приходилось спрятать подальше свое дикое желание "посюсюкаться".

— Мам, — заскулила Мила.

— Нет, дочь, ныть бесполезно. Дядя Саша просто посмотрит на твои зубы, но если увидит проблему, то нужно будет подлечить. Хорошо?

— А ты посидишь со мной?

— Конечно, как всегда, — я скинула одеяло и спустила ноги с кровати. — Так, малышня. Мама в душ, собираться, а вы делаете уроки и едем.

Как только растерявшиеся детки вышли из спальни, я скинула пижаму и пробежала в душ. Повела носом, вновь и вновь улавливая его аромат. Включила горячую воду во всех кранах и вдохнула. Обожала ощущение влажного тепла, обволакивающего обнаженное тело. По коже начинали бегать мурашки, становилось легче думать. Боль и усталость уходили, уступая место лишь удовольствию и приятным воспоминаниям. Пар окутывал, согревал и приносил покой, которого так жаждало мое тело. И душа…

Я была уверена, что все можно забыть. Думала, что с возрастом люди учатся отсекать больную, пораженную смертельными клетками плоть. Но нет, я до сих пор больна. Облучение временем не помогло и уже никогда не поможет. Эта мысль так резко влетела в мою голову, что я забыла как дышать. Грудная клетка затряслась, а из глаз брызнули слезы. Жила, работала, воспитывала детей, а по ночам вновь и вновь возвращалась в уютную квартирку в центре Вены.

Наматывая простынь на дрожащее тело, вновь и вновь проигрывала все, что случилось десять лет назад. Искала то, что могла упустить не для того, чтобы выгородить, а наоборот… Мне было проще жить с ощущением вины, чем с постоянными мыслями о двойственности собственного поступка. Я понимала его злость, ярость, с которой он смотрел на меня. Наслаждаясь каждой искрой, больно вонзающейся в разодранную разлукой душу.

Что происходит, когда ты делаешь то, чего от тебя ждут, когда перестаешь сопротивляться и, опустив руки, плывешь по течению? Что происходит с внутренним светом, который называют жизнью? Что с ней происходит? Она тухнет. Как уголек, упавший в воду. Шипит напоследок, пытаясь привлечь к себе внимание, но уже поздно. Слишком поздно.