Пепел сгоревшей любви

Вежливо поздоровалась. Вежливо поцеловала. Откуда было взяться иным чувствам: уже четыре года мы жили порознь, и ни я, ни она не испытывали ни малейшего желания начать все сначала.

Было около одиннадцати вечера. Мои сопровождающие помогли мне раздеться и уложили в кровать, застеленную свежим бельем, подкатили к ней коляску, сунули под кровать пластмассовое судно. Врач передал Валентине папку с моими медицинскими документами — рентгеновскими снимками, кардиограммами и прочими бумагами. «Здесь даже есть ваша энцефалограмма», — с непонятной гордостью сказал мне он. Я довольно смутно представлял себе, что это такое, а потому не мог разделить его чувств.

«Дипломат», по моей просьбе, они положили в нижнее отделение серванта. Я решил, что в ближайшее время найду портфелю с несметными сокровищами более надежное место. Перед отъездом из московской больницы я переложил одну пачку купюр в карман куртки — так сказать, на текущие расходы. Когда мы прибыли в Минск, я отсчитал из нее пятьсот долларов и попросил людей Хиггинса обменять их на белорусские деньги. По моим подсчетам, на первое время этого должно было хватить.

Потом они попрощались, поинтересовавшись, как проехать к ближайшей гостинице, не подозревая, что в нашем провинциальном городишке она — единственная. Валентина объяснила им, где находится наш «Горизонт», и мои сопровождающие ушли, пожелав мне на прощанье скорейшего выздоровления.

— Ты прости, но носить тебя так, как они, я не смогу, — с сомнением проговорила супруга, когда мы остались одни.

— Меня носить не надо, — успокоил ее я. — Ты будешь носить судно.

— Поешь что-нибудь? — спросила Валентина.

— Нет, мы поужинали в Минске, — сказал я.

— Чаю?

Я покачал головой.

Валентина придвинула к кровати стул, села.

— Как ты себя чувствуешь?

Ну, положено с вежливым интересом спрашивать о здоровье больного — что тут поделаешь! Тем более, что этот больной собирался платить по пятьдесят «зеленых» в день.

— Хорошо. В смысле, сейчас уже значительно лучше.

— Лучше? А это?.. — она кивком головы указала на коляску.

— Доктора говорят, по-всякому может обернуться. Со временем я, возможно, и смогу обходиться без нее. Но никто не гарантирует. Вовремя ты со мной развелась, — добавил я. — А то пришлось бы сейчас…

Бывшая супруга внимательно посмотрела на меня, и я впервые увидел в ее глазах что-то кроме вежливости. Но что — я определить не смог.

— Давай-ка лучше спать, — я зевнул.

— Хорошо. Сейчас принесу тебе пижаму.

Она поднялась, и как раз в этот момент в дверь позвонили. Валентина вопросительно посмотрела на меня:

— Ты что, звонил из Москвы еще кому-то? Приглашал?

— Нет.

— Тогда кого там принесло? — пробормотала она, направляясь в прихожую.

Может быть… Света? Но я тут же загасил эту сумасшедшую мысль, как гасят каблуком тлеющий окурок сигареты. Откуда она вообще может знать, что я приехал? Или что я уезжал?

В прихожей послышался мужской голос, и в следующую минуту в комнату ввалился не совсем трезвый сосед с первого этажа Толик Пинюта по кличке Пиня. Когда-то он работал водителем городского автобуса, но вот уже года четыре как был уволен за пьянку. Больше Пиню никуда не брали, и он регулярно стрелял на выпивку деньги у знакомых и соседей, не исключая и вашего покорного слугу. В целом это был глуповатый, но безобидный мужик.

— Привет славным иракским труженикам! — проговорил он, приближаясь к кровати и распространяя в воздухе аромат дешевого портвейна. — Эк тебя… разукрасило.

— Спасибо за комплимент, Пиня, — раздраженно проговорил я. — Ты за этим и пришел? И вообще, как ты узнал, что я приехал?

— А из окна увидел, как машина подъехала и тебя… выгружали. Просто зашел поздороваться, по-соседски. Да и сказать тебе кое-что, — он выразительно посмотрел на Валентину, — с глазу на глаз.

Экс-супруга пожала плечами и вышла.

— Ну?

Пиня приблизил ко мне свою небритую малиновую рожу и зашептал, обдавая меня перегаром:

— Ты как уехал, ну, буквально через несколько дней, твоя приходила.

— Валентина, что ли?

— Нет, Санек. Света.

Светлану Пиня знал: скрыть что-либо от соседей многоквартирного дома невозможно, да я не особо и маскировался. Я почувствовал, как у меня перехватило дыхание.

— Света? Она не сказала, зачем?

— Нет.

Мое сердце заколотилось, словно у юного влюбленного. Может быть, она хотела вернуться, а я, дурак, поперся в этот чертов Ирак?!

— А что она вообще говорила?

— Тебя спрашивала.

— Зачем?

— Откуда я знаю? — Пиня поскреб щеку пятерней с грязными, довольно длинными ногтями. — Вы же с ней вроде как…

— И что ты ей сказал? — перебил я.

— Сказал, что ты уехал в Ирак. Надолго. И она ушла.

Я едва подавил желание позвонить Свете немедленно. Но время было позднее, а утро, как известно, вечера мудренее.

Пиня помялся и приступил, как я догадался, к основной цели своего визита:

— На бутылку дашь? За информацию.

— Валя! — позвал я.

Экс-супруга возникла на пороге.

— Дай ему на бутылку. Я тебе потом отдам.

Валентина достала кошелек, отсчитала несколько купюр и подала Пине.

— Ну, поправляйся, Санек, — пробормотал он и торопливо ретировался.

— Что он говорил?