Пепел (СИ)

Вылетев на улицу, как пробка из бутылки с игристым вином, я подставил голову пыльному ветру и сделал судорожный вдох. Мне было душно, ужасно хотелось дернуть воротник рубахи и хватать воздух ртом, как утопающий. Немного успокоившись, я прижался виском к ближайшему чахлому деревцу. Надо остыть, я веду себя недостойно. Никак у меня не получается держать себя в руках, подобно отцу и Шаарду: опять лечу куда-то на волне ярости. Вот что я хотел сделать? Сбежать? Куда? Чтобы уйти от этого позора, мне нужно стать бесцветной тенью человека и оказаться за тридевять земель отсюда — только тогда появится шанс, что я не встречу никого из высокородных и не стану объектом насмешек. Если посмотреть со стороны, здесь, в Асдаре, меня хотя бы кормят. Черт возьми, неужели мне действительно придется стать одним из них — грубым варваром, не знающим, что такое искусство и тонкий вкус, и трахающим женщин «по традиции»?

Я устало опустился на землю и привалился к дереву спиной. У самых дверей дома Великой Матери начиналась одна из улиц. Сейчас она была пуста: работяги давно уже вернулись в свои общины и готовились к жаркой ночи. А я сидел под деревом, словно в ожидании казни. Казни, которой суждено повторяться каждые три дня. Ветер гонял мимо меня пыльные волны, шелестел опавшими с деревьев сережками. Солнце медленно опускалось в узкий промежуток между двумя скалами, что отделяли Асдар от Крагии, и заливало все вокруг оранжевым огнем.

Это было так странно: видеть мир и понимать, что он не для тебя создан. Что спешащие к кострам мужчины не позовут тебя с собой. Что спешно наряжающиеся женщины не предложат тебе разделить с ними ночь. Мир жил. А я словно бы замер. Странно было осознавать, что каждое мгновение где-то рождается ребенок, а где-то умирает старик. Что жизнь продолжается, но уже без меня: боги, как провинившегося малыша, поставили меня в угол. Как долго мне здесь торчать? Мой род славится долгожительством, и у меня впереди не меньше сотни лет. Отпустят ли меня асдарцы, когда умрет Лан? Зачем им муж без жены? Было бы здорово, если б она умерла родами или просто насмерть простудилась. И не дай боги, если ее род тоже славится долгожительством. А ведь это вполне может быть правдой: у ее матери имеются подозрительно взрослые и даже старые дети, а она при этом выглядит не так уж плохо. Что, если Лан проживет не меньше, чем я? Боги, только не говорите мне, что я наказан до конца жизни!

— Эстре, погладь котенка, — услышал я чей-то весьма странный голос.

— Что? — переспросил я, оборачиваясь и обнаруживая возле крыльца юродивого: он стоял, покачиваясь, и пытался смотреть на меня, но его глаза быстро-быстро перескакивали с одной точки на моем теле на другую, глядя куда угодно, но не в глаза.

— Погладь, — сказал мужчина, протягивая мне серый мохнатый комок.

— Но он же дохлый, — я не удержался от гримасы отвращения.

— Дохлый? — удивленно и растерянно переспросил юродивый и поднес котенка к лицу обеими руками, как чашу с храмовым вином. Лицо его скривилось, из глаз потекли слезы. Мне стало стыдно, что я расстроил бедолагу.

— Закопал бы ты его где-нибудь, — посоветовал я. — Тельце сгниет, и душа освободится.

— Нет! Не дам! — вскричал блаженный, прижимая к себе мохнатый комок. — Мой! Никому не дам!

— Хорошо-хорошо, — успокаивающим тоном сказал я. — Никто его у тебя не отберет.

— Точно? — нахмурился он.

— Точно, — подтвердил я.

— Тогда ладно, — юродивый тут же повеселел, сел на ступени крыльца и принялся наглаживать трупик, что-то мурлыча под нос. У меня мелькнула неприятная мысль, что котенок мог сдохнуть не своей смертью, а по вине этого несчастного, но я не стал ничего говорить по этому поводу: все равно животному уже не помочь.

— Не беги от дракона, Эстре, — неожиданно сказал юродивый, глядя прямо мне в глаза стеклянным взглядом, отчего мне вдруг стало холодно. — Все равно догонит.

— Какого дракона? — непонятно, зачем, спросил я. — От Лан, что ли?

— Лан хорошая, — юродивый опустил глаза и снова принялся наглаживать котенка. — Лан кормит. Лан любит. Лан умная. Лан последняя. Не будет никого после Лан. Драконы будут после Лан.

— Шел бы ты спать, — посоветовал я, устало помассировав виски: мне не хотелось пока возвращаться домой, но и продолжать этот странный разговор — тоже.

— Не сможешь ты, — юродивый резко встал, снова уставившись на меня, не мигая. Забытый котенок шмякнулся в пыль. Я непроизвольно сделал шаг назад. Ну не люблю я блаженных. Странные они.

— Чего не смогу? — все-таки не удержался я от вопроса.

— Трусы бегут с войны, которую сами затеяли, — вдруг быстро забормотал юродивый, не отводя от меня глаз. — Драконы сожрут трусов. Но дракон не жрет дракона. Не знаю, что с тобой делать. Исправляй. Исправляй ошибки!