Пепел удачи

Каланин вздохнул. Нет, накрутить себя и вызвать настоящую, ничем не замутненную ненависть к Вихрову не получалось. Наверное, потому, что перед глазами неизбежно вставала фигура, обезображенная чудовищными пытками. А еще память услужливо подбрасывала картинки из экстренных выпусков новостей: несколько кораблей имперского Флота вероломно атакуют своего собрата. Сначала долго-долго подкрадываются, словно и не замышляют ничего дурного, а потом неожиданно разворачивают орудийные башни, распахивают ракетные пеналы и открывают огонь. Бьют слаженными ракетными залпами, стегают плетьми энергетических разрядов, щедро поливают потоками смертоносного излучения. И там тоже плавают в вакууме маленькие черные точечки. Много точечек.

Разумеется, задним числом всем жителям Империи объяснили, что, дескать, в последнюю секунду была пресечена попытка мятежа. Что экипаж крейсера «Московит» на самом деле уже давно находился на подозрении, но лишь сейчас доблестному жандармскому управлению удалось получить неопровержимые свидетельства готовящейся измены. «И в тот же миг доблестные сотрудники…» Далее по тексту.

Но те, кто был «в теме», отнеслись к официальным пресс-релизам с изрядной долей недоверия. Как-то сомнительно выглядела вся эта история. И весьма дурно пахла. Особенно странно выглядел тот факт, что «подлые враги» не успели сделать ни единого выстрела в ответ!

Спустя три часа капитан позволил себе перерыв. Позвонил домой, повинился перед Элей за то, что опять задерживается, с удовольствием выслушал обещание получить чем-нибудь увесистым по голове и затем связался с Анной, секретаршей полковника, чтобы заказать себе ужин.

Кормили жандармов отлично. Отдав должное всем блюдам местной кухни, капитан, к собственному удивлению, быстро добил намеченный на этот день фронт работ, сбросил все в память компьютера, распечатал краткую выжимку со своими мыслями и предложениями и отправился к Брембергу. Втайне Антон очень надеялся на то, что северянин впечатлится его рвением, смилостивится и отпустит домой. Но жизнь, как это частенько бывает, внесла свои коррективы в эти планы.

Не успели они перекинуться с Брембергом и парой слов по поводу служебной записки Антона, как полковнику позвонили. Информация поступила, судя по его вытянувшемуся лицу, настолько важная, что Каланин в который раз за сегодняшний день понял: недавний столь чудесно проведенный отпуск отольется ему нынче такой нервотрепкой, что впору будет проситься в новый, когда все закончится.

Если только отдых этот не предоставят ему за казенный счет. Где-нибудь за высокими оградами со злющей охраной. Или на кладбище…

– Работаем, капитан! – азартно вскочил с места Бремберг. – Кажется, он все-таки проявил себя!..

3

…Гуляли хорошо!..

Третий день компания меняла кабак за кабаком. Сашка давно потерял им счет и не смог бы сейчас вспомнить, пожалуй, ни одной особенной детали, присущей какому-то из них. Везде было одно и то же: стол, обильно заставленный закусками и бутылками, шумное многоголосье, в котором никто и не старался услышать собеседника, а тылдычил что-то свое, размалеванные девицы, появлявшиеся, как правило, после второй перемены блюд, ну и – как венец всего – вежливая, но твердая просьба хозяев «выметаться подобру-поздорову». А что вы хотите, восемь рыл, по которым явно каторга плачет, гужебанятся так, что другие посетители, словно ошпаренные, разбегаются!

Первому такому «недовольному» Сашка едва не набил морду, но Джонни почему-то удержал его. Это было настолько удивительно, что все замолчали и вытаращили на него глаза, а затем, не сговариваясь, потребовали объяснений. И вправду, с чего бы это вдруг самый резкий, самый заводной из их компании вдруг проявил такое странное миролюбие? Оно, конечно, понятно – не на привычной хазе сегодня праздник, но все же?!