Внизу догорала колонна, возле которой крутились несколько бородачей. Главные силы банды уже отошли в лес, чтобы по тайным тропам уйти к своим волчьим логовам…
Через несколько часов ночь отступила.
Сначала алый клин восходящего солнца вспорол горизонт, окрашивая верхушки гор в розовый цвет. Затем над изломанной линией верхушек показалось и само светило.
Солнце безразлично взирало на расстрелянную колонну.
Где-то за горизонтом раздался клекот винтокрылых машин. Этот звук нарастал, эхо металось между каменными стенами ущелья. Вертолетчиков подняли по тревоге после того, как офицер с позывными Таможенник не вышел на связь. Пара боевых вертолетов, прозванных в войсках «крокодилами», пролетела над местом сражения. Пилот головной машины, заметив спускавшихся по склону людей, пошел на вираж. Описав круг, «вертушки» зависли над дорогой. Из них в вихре поднятой пыли выпрыгивали бойцы.
Капитан Верещагин сидел на обочине. Его руки поддерживали голову раненого сержанта. Глаза капитана были красными от усталости, боли и ненависти.
Когда десантировавшиеся с «вертушек» бойцы подбежали к нему, капитан поднял голову.
– Раненого – в «вертушку»! Быстро, – приказал Верещагин и, помолчав, добавил: – Здесь больше некого спасать.
Глава 4
Расследование обстоятельств гибели колонны вела группа офицеров военной контрразведки, прокуратуры и особого отдела.
В силу специфики профессии эти люди никому не доверяли. На каждого, кто попадал к ним в руки, они смотрели как на затаившегося врага, которого надо непременно разоблачить или уличить в преступных замыслах. Тяжелая наследственность сталинских времен крепко въелась в мозги контрразведчиков.
Конечно, среди них были глубоко порядочные, честные офицеры, но Верещагин с такими не сталкивался. Он вообще по жизни мало общался с людьми из этих сфер. Боевой офицер не то что брезговал водить дружбу с мастерами заплечных дел, но инстинктивно опасался прокурорских работников – раскормленных типов, заседающих в военном трибунале, особистов, плетущих свои сети в тиши кабинетов, и тому подобной братии. Верещагин понимал, что они делают необходимую работу. Кто-то должен разгребать грязь, ловить предателей и выявлять оборотней, продающих боевикам оружие. Но слишком часто эти ребята рубили головы, что называется, сплеча. Слишком часто с их подачи шли под трибунал понюхавшие пороху солдаты и офицеры. А этого капитан Верещагин служителям закона и хранителям государственных тайн простить не мог.
Поэтому вошедшего в комнату следователя он встретил не слишком приветливо.
Сухощавый следователь, похожий на некормленую борзую, брякнулся на раздолбанный табурет. Следак выглядел неважно. Его изрытое оспой лицо выражало высшую степень усталости и отвращения к окружающей действительности. Форма без знаков различия висела на служителе закона точно разукрашенный разводами мешок. Вообще он производил впечатление давно и жестоко пьющего человека.
Разложив на столе бумаги, следователь Морозов достал пачку сигарет.
– Кури, капитан, – предложил он.
Верещагин, севший с противоположной стороны стола, негромко заметил:
– Может, для начала поздороваемся?
Замечание утомленный по жизни следак воспринял вяло.
– Здравствуй, Верещагин. Не думал, что «десы» такие воспитанные, – скрипучим голосом пробормотал Морозов. – Не любишь ты меня.
– Я йогурт люблю. С удочкой на берегу реки обожаю посидеть. Вот хамства действительно не переношу. Кроме того, вы ведь не дама приятной наружности, чтобы вам симпатию высказывать, – парировал капитан.
Следак, расстегнув верхние пуговицы, помассировал горло с выступающим кадыком. Закончив процедуру, он откашлялся, как обычно делают заядлые курильщики, сплюнул в стоявшую рядом со столом пластиковую урну и вновь заскрипел:
– Сколько уже беседуем, а контакта не получается. Я же разобраться пытаюсь. Дело ведь серьезное. Колонна уничтожена. Обстоятельства проводки колонны туманны. Из команды уцелели только двое. Ты и сержант Васильев.
Последнее замечание резануло капитана по сердцу. Он даже привстал со стула.
– Виноваты, извините. В следующий раз обязательно лоб под пули подставим. К «грузу 200» вопросов не будет?
Слова капитана задели следователя. Он привстал, опрокинув ногой мусорку. Опираясь руками на жалобно скрипнувший стол, Морозов произнес:
– Сядь, капитан! Никто тебя под пули не гонит. Сейчас не сорок первый год. И я не командир заградительных отрядов. Уцелели, и слава богу. Но в произошедшем разобраться надо. Слишком много неувязок в этом деле. – Смягчив тон, следователь, уже не впервой беседовавший с Верещагиным, попросил. – Ты не гоношись. Мы ведь не в тюремной камере разговариваем…
Опускаясь, десантник буркнул:
– Утешили.
– Но расклад хреновый, – продолжал следак. – На нас «сверху» давят, требуют найти крайнего. Ты же в армии не первый год. Понимаешь, что главное – найти крайнего. Отчитаться перед начальством о выявленных недостатках и наказании виновных.
Верещагин, раздраженный философствованием собеседника, сыпанул пригоршней вопросов: