Пепел звезд

Стоп! Она уже давно перестала быть Его Леночкой. Его белым пионом. Она поменяла милые смешные прозвища на пышные эпитеты, фальшивые звания. Его девочка была умилительно-старомодной, стеснительной в постели. Она еще не знала силы своей тонкой аристократической красоты… Она плохо разбиралась в моде, зато цитировала Шекспира и Гумилева, Золя и Ремарка… Он был у нее первым. И мог стать последним. Не захотел. Из-за глупого эгоизма. Дурацкой напыщенности.

In vino veritas, – сказал классик. Он прав. Но не в вине, что льется из бутылки, даже самом лучшем, дорогом. Истина в другом. Она – в извечной вине зрелого, опытного мужчины перед юной Незнакомкой, Прекрасной Дамой, втоптанной им в грязь в угоду своему «эго»…

Он мог бы сейчас сказать самому себе со вздохом облегчения: «Какое счастье, что не связался с ней…»

Но он не мог сказать этого. Потому что счастье ушло из его жизни вместе с ней, запахом жасмина и майскими сумерками.

«Я должен вытащить ее. Даже если она виновна. Я сделаю это. Ради себя.»

Вечеринка у Натали выдалась на редкость скучной. Одна половина гостей была чопорна, вторая – бестактна. И, в довершение ко всему, к Аде прицепился какой-то субтильный человечек с шизофреническим взглядом, назвавшийся поэтом и принявшийся долго и нудно бубнить о превосходстве еврейской нации над остальными.

– Вы со мной согласны? – вопрошал он, встряхивая нечесанной гривой над Адиным коктейлем.

– Нет, – резко ответила она, – все это человечество проходило не так давно. Всего полвека назад. В нацистской Германии.

– Как вы можете сравнивать?! – оскорбленно взвился собеседник, словно ему наступили «шпилькой» на голый палец.

– А почему нет? По-моему, все идеи превосходства одних людей над другими порочны в корне. И потому не выдерживают проверки Историей.

– Вы не гордитесь тем, что вы – еврейка?

– Гордиться можно наукой, культурой, тем, что тысячелетиями создавали поколения людей. Когда я слушаю Вивальди, меня менее всего интересует, кто он по национальности. А как можно гордиться, что ты родился у тех или иных отца с матерью, а не у других? Так же глупо, как кичиться своей внешностью:

вот мои ручки, ножки, глазки… Где в этом моя заслуга? Вот когда я добьюсь чего-то в жизни такого, о чем не стыдно будет сказать – это сделала я, Ада Беркер, – тогда и гордиться стану. Сейчас, извините, пока нечем.

Ада спокойно поставила свой бокал и под негодующее шипение оскорбленного поэта проследовала к выходу. Она решила удалиться по-английски.

– Здорово вы его, – услышала она за спиной негромкий обволакивающий голос.

Ада обернулась.

Мужчина лет тридцати, чуть полноватый, круглолицый улыбался дружелюбно и обаятельно, демонстрируя идеальные ровные, белые зубы. – Позвольте заметить – я с вами полностью согласен.

– Рада за вас, – сухо сказала Ада, твердо решив больше не поддаваться на мужские чары.

Словно не замечая хмурого лица девушки, мужчина, продолжая улыбаться, протянул мягкую теплую ладонь:

– Борис Эдельман. Еврей – по отцу, русский – по матери, космополит – по убеждениям. Программист. Живу и работаю в Штатах. Приехал в отпуск, к Новому году, навестить мать.

«Мы знакомы минуту, а я скоро узнаю, что он предпочитает на завтрак и какого цвета его зубная щетка,» – подумала Ада, но почему-то без особого раздражения. Уж больно по-детски непосредственно держался этот парень.

Вслух произнесла:

– Ада. Было приятно познакомиться, но, к сожалению, мне пора.

– Как, вы уже уходите? – на его живом лице отразилось искреннее неподдельное огорчение. – В таком случае, я вас провожу.

– Это вовсе ни к чему… – попыталась отделаться от него Ада, но новый знакомый, сделав энергичный жест рукой, безапелляционно заявил:

– И не возражайте. Это бесполезно. Моя мама говорит, что я упрям, как осел. И если уж мне взбрело в голову вас проводить – то так тому и быть. Россия – не та страна, где молодая красивая девушка может ходить одна по темным улицам.

– Вообще-то, – заметила Ада, – я довольно долго живу в этой стране и частенько возвращаюсь домой вечером. Но ваша мама абсолютно права в отношении вас.

– Уверен, вы нашли бы общий язык, – он снова улыбнулся, настолько обаятельно и располагающе, что Ада невольно улыбнулась в ответ. И тотчас мысленно выругала себя за это. Неужто жизнь так ничему ее и не научила? Она вновь сдвинула брови, решив казаться неприступнее Китайской стены.

– Где ваше пальтишко?

– Вот оно, – она ткнула в соболя от Нины Риччи, краем глаза наблюдая за реакцией. Но программист, судя по всему, не был силен в мехах. Спокойно произнеся: «Красивое», он галантно накинул шубку Аде на плечи, распахнул дверь.

– А вы, Ада, чем занимаетесь, если не секрет?

Ада внимательно поглядела на спутника, стараясь уловить хотя бы малейший намек на фальшь. Но, похоже, тот и вправду не знал, кто она.

Невольно Ада ощутила крохотный укол самолюбия.

– Преподаю вокал в музыкальной школе, – сказала она неожиданно для себя.