Катя выпила сок и съела несколько печений, стоя у окна в коридоре, затем проглотила сразу две капсулы импортного лекарства, еще раз зашла в уборную, умыла лицо холодной водой. Вернулась в купе и снова легла, приняв позу эмбриона.
Экран телефона показал 04.30. Француз крепко спал, грудь его мерно вздымалась под пледом. Огни маленьких станций, мимо которых они проезжали, не останавливаясь, выхватывали из темноты его лицо.
Сон никак не шел, хотя Катя усердно лежала с закрытыми глазами и перебирала в уме дела, которые надо сделать по приезде. За время ее отсутствия в Москве их накопилось достаточно. Встречать ее будет штатный водитель агентства Толик, он отвезет ее домой в Большой Гнездниковский, может, она еще застанет дома Соню – в конце семестра у них уже какое-то свободное расписание. Она примет душ, позавтракает и сразу поедет на работу. Нет, лучше позавтракать уже на работе, чтобы не терять время.
Весь грядущий день представился ей похожим на недельное расписание уроков – у Сони в начальной школе было такое: каждый день разлинован и помещен в свое окошечко. А у нее такая неделя пролетит за шесть рабочих часов, ибо каждый час по насыщенности действий равняется дню. Если каждый час считать за день, то сам день… Перед глазами Кати замелькали квадратики, как вагоны уезжающего поезда, а она бежала за ними и старалась то ли сосчитать, то ли поймать, чтобы взобраться на подножку. Но квадратики не давались, вились змейкой, выписывали вокруг Кати загогулины и словно дразнили.
Боль в теле улеглась, но с головой творилось что-то неладное. Кровь билась в висках, и дышать становилось труднее. Катя устроила подушку повыше и помассировала виски. Она не спала, но ощущала себя в какой-то зыбкой мути, на волнах которой качалась, то проваливаясь, то выплывая на поверхность. Ей казалось, что кто-то наступил ей на грудь или положил большую тяжелую ладонь – и держит, давит, как могильный камень.
Откуда-то сбоку наплывало бледное лицо Анны, знакомое и незнакомое одновременно, левая сторона рта была перекошена, как от нервного тика, из-за чего казалось, что она гримасничает и тоже дразнит Катю, знает то, что Кате неведомо, и потому насмехается над ней. «Аня, Анна, что случилось с тобой? Что я тебе сделала?!» – хотела крикнуть ей Катя, но не смогла, потому что опять как будто ушла под воду, но не морскую, а в коричневую болотную жижу, затопившую купе.
Анна приложила палец к губам и улыбнулась знакомой, родной улыбкой. Сониной улыбкой. Она была очень похожа на ее Соню, как же Катя раньше этого не замечала?!
Квадратики из Сониного расписания теперь плясали вокруг них обеих, а мимо шли какие-то люди – Катя не видела их, но слышала, – хлопали двери и металлическим противным голосом что-то вещала какая-то тетка.
– Екатерина, pardonnez-moi[2]
, – Оноре де Монтиньяк снова слегка дотрагивался до ее плеча. – Мы приехали. Москва, Белорусский вокзал. Вас встречают?– Приехали? Как? Уже одиннадцать?
Кате по-прежнему было трудно дышать, и что-то дрожало внутри. Она встала, но ту же схватилась рукой за стол.
– Вы так крепко спали, я не будил вас. Так за вами кто-то приедет?
– Да…
– Давайте я помогу вынести вещи на перрон. У вас только этот маленький чемодан?
– Да…
Выйдя на перрон, Монтиньяк поставил чемодан на землю и подал Кате руку, собираясь что-то сказать. Но к нему тут же подошла высокая стройная девушка с темными вьющимися волосами. Не обращая внимания на Катю, она радостно приобняла его за плечи и на хорошем французском сказала:
– Добро пожаловать, месье Монтиньяк! Наконец-то! Пойдемте скорее, – она как пушинку подхватила его чемодан.
Солнце уже входило в зенит, на небе ни облачка, день обещал быть жарким. Катю снова повело, но схватиться было не за что. Она бы упала, если бы ее не подхватили мощные руки Толика, пробасившего где-то над ухом:
– А я уже и в вагон зашел, да купе перепутал, смотрю – нет никого. С приездом, Екатерина Александровна!
– Что-то мне совсем нехорошо, Толя. Далеко машина?
– Нет, прямо напротив входа, на платной стоянке. Вы за меня хватайтесь, а я чемодан возьму.
Катя взяла его под руку. Скорее даже повисла, как тонкая лиана на могучем баобабе. Толик был огромен и добродушен, как все великаны, и служил предметом воздыханий юных сотрудниц агентства.
Катя посмотрела по сторонам в поисках француза, она хотела поблагодарить за заботу и хорошую компанию, но увидела лишь его спину. Оноре де Монтиньяк уходил по перрону в сопровождении брюнетки, которая держала его под руку.
В машине Катя открыла окно и глубоко вздохнула. С ней творилось что-то странное. Присутствуя здесь и сейчас, все видя и осознавая, она временами будто проваливалась в какую-то яму, и это не было сном.
– Может, в больницу? – сочувственно спросил Толик.
– Нет, не надо больницы. Я лучше потом сама врача вызову, если не полегчает. Мне надо на свежий воздух и выспаться. Толя, вези меня на Николину Гору. Оттуда поедешь в офис и скажешь, что я день отдохну с дороги. Если будут важные документы на подпись, вечером привезешь. Но лучше все на завтра…