Пепельная Луна

Катя опять вынырнула из своих мыслей: надо принять душ, выпить кофе и ехать к «матриархату». Ведь и сирень она купила специально, чтобы не оставить себе шанса отложить визит к маме и бабушке на потом. Букет надо вручить не увядшим, а сирень долго не стоит.

– Что тебе на завтрак сделать? – крикнула она Соне, которая уже упорхнула переодеваться. – Тосты или омлет?

– Ничего! – крикнула в ответ Соня. – Ты же знаешь, утром аппетита нет. Я потом перед учебой в «Бургер Кинг» зайду.

Катя включила кофемашину, потом, обхватив горячую чашку двумя руками, подошла к окну и прижалась лбом к стеклу. Тверской бульвар, который проглядывал между двумя домами, показался ей таким уютным, что захотелось обнять его, прижаться и попросить защиты. От чего? Она и сама не знала.

* * *

С девятого этажа небольшое футбольное поле с искусственным покрытием видно как на ладони. В утренний час на нем не было ни души.

– Нет, ну ты представляешь? – возмущенно говорила Надежда Бенционовна. – Государство дало им возможность заниматься спортом. Но не в двенадцать же ночи! А эти лоси выходят на площадку и барабанят своим мячиком. Сейчас тепло, окна у всех открыты, как будто по голове стучат. Мы уже начали сбор подписей!

– Ну, по крайней мере это лучше, чем сидели бы у подъездов с пивом или чем еще покрепче, – робко предположила Катя. – Все равно молодежь летом допоздна гуляет, так пусть лучше спортом занимаются.

– Ты не понимаешь! – горячо перебила ее мать. – С пивом или покрепче гораздо лучше! Сразу звонишь дежурному в полицию, и их забирают в отделение и выписывают штраф! Прошлым летом, Леня не даст соврать, мы заранее написали коллективное обращение в районный отдел милиции, и двор поставили на учет.

Леня кивнул, подтверждая, что Надежда Бенционовна не врет.

– Как, весь двор на учет? – не поняла Катя.

– Да, весь двор как нуждающийся в патрулировании. И потом все лето патрульная машина два, а то и три раза за ночь объезжала двор в целях профилактики.

– Вроде ты говорила, что тем летом шумные компании все равно сидели, песни пели.

– Сидели, – вздохнула Надежда Бенционовна. – Они рассчитали время, когда заезжала машина, и прятались, а потом опять сидели.

Леня кивнул, подтверждая, что именно так коварно и вели себя подростки.

– Мама, пока меня не было, Соня-то заезжала?

– Нет, – покачала головой Надежда. – Хотя я ее приглашала. Сейчас конец учебного года, у девочки нагрузка, я все понимаю.

Сирень Надежда поставила посреди круглого стола. Размер кухни позволил ей купить именно круглый стол, как у них в Брюсовом переулке – почти такой же, разве что стилизация под старину и чуть меньше. На кухне у Кати тоже стоял круглый стол. Груверы-Суворовы всегда обедали за круглым столом и гордились этой традицией.

Перчатки Надежда померила и унесла в комнату. Катя не сомневалась, что и в новом шкафу-купе для перчаток нашлась отдельная полочка. Временами она удивлялась, как из угрюмой, нелюдимой, погруженной в собственные мысли женщины Надежда Бенционовна превратилась в грозу нерадивых коммунальщиков и коньковской шпаны. Как будто под покровом добровольной аскезы одиночества медленно тлел вулкан кипучей общественной деятельности. Все те овации, которые многообещающая юная пианистка Надя Грувер не снискала из-за чудовищного и глупого несчастья, перерезавшего не просто сухожилия левой кисти, а все ее музыкальное будущее, она срывала теперь в победах над бытовыми неурядицами, которыми полон двор каждого дома в спальном районе. И все-таки эти перчатки, этот круглый стол, этот властный взгляд позволяли Кате узнавать прежнюю мать – не ласковую и не чуткую, но все же свою, родную.

– Ладно, мама, я тоже долго сидеть не буду, поеду. Еще к бабуле заскочить надо.

– Как всегда, вся в делах. Когда же ты отдыхаешь, Катерина?

– Да на работе и отдыхаю. Соньку вон еще на ноги поставить надо.

– Соньке-то мать нужна в первую очередь, а не кошелек.

– Мама, зачем ты так. Я все для нее делаю: и выслушаю, и помогу, когда надо. Да она уже почти взрослая, не очень-то и слушается.

– Вот именно, что почти, – назидательно сказала Надежда. – Считать Соню взрослой – это все равно что в марте ходить в куртке нараспашку и без шарфа, полагая, что пришла весна. Простудой чревато.

Катя поняла, что пора уходить. Если Надежда Бенционовна начинала читать нотации, продолжаться это могло долго, а пытаться перевести разговор на другие темы – тщетно.

– Мама, мы все волнуемся за Соню. За ее учебу, за ее личную жизнь. Может быть, по-разному: вы как бабушки, я как мать. Но с одинаковой силой хотим ей добра. Пока Соня не работает, ее финансовое благополучие целиком зависит от меня. Впрочем, как и всей нашей семьи. Понимаю, что провожу с вами не так много времени, как мне самой хотелось бы, но уж со своей ролью кормильца я справляюсь, потому что… – произнеся невольно вырвавшуюся тираду, Катя умолкла на полуслове, сейчас ей меньше всего хотелось спорить с матерью.