Пепельное сердце (ЛП)

Это был не тот ответ, который Саммер надеялась получить. Но его слова задели ее еще и по-другому. «Я не доверяю ему», — удрученно подумала она. — «Хотя мне так этого хочется». У нее на языке снова крутился вопрос, но она промолчала. — «Не будь идиоткой, — подумала она. — «Он всегда будет говорить, нет, если я спрошу его об Индиго. Если это не он. А если он, то будет опасаться признаваться в этом. Ведь тогда я была бы его смертью».

«Была бы я?» — добавила она. — «Могла я принести ему смерть?» Это был тот же вопрос, который она задавала себе сто раз в день. И сто раз отвечала отрицательно.

Она посмотрела на его руки и шрамы, которые он больше не прятал под перчатками.

— Ты не дурак, — рассерженно сказала она. — И я не играю с тобой. Так же как ты не играешь со мной, я права?

Саммер с облегчением почувствовала, что грозовое потрескивание исчезло. Ни слова, ни говоря, Любимый взял ее за руку и подошел ближе. Его поцелуя хватило в качестве ответа.

— Мы любили друг друга только из-за поцелуев? — спросила она. — Из-за проведенных вместе ночей?

На его губах появилась веселая улыбка. «Он как день и ночь», — подумала она.

— Иди сюда, — сказал он. — Я расскажу тебе одну историю.

Саммер позволила отвести себя к окну. Не мешкая, она села напротив него, так близко к вихрю, и все-таки в безопасности в широкой каменной раме окна. Отсюда она могла видеть лишь море. В эту ночь оно было прозрачное и далекое.

— Я был ребенком, когда обжег руки, — начал Любимый. — Из-за шрамов я больше не мог работать в кузнице. Мой отец был твердым человеком. Он боялся потерять меня как рабочую силу. Только поэтому он прислушался к совету врача. Меня удивляло, что врач беседовал со мной, вместо того, чтобы лечить мои руки и шрам на лице. Впервые кто-то не давал мне приказы, а действительно хотел знать, кто я. Он дал моему отцу совет купить мне гитару, потому что это была единственная возможность тренировать мои руки. Также он должен был давать мне свободные часы для занятий фехтованием, чтобы сделать запястья крепкими и гибкими, иначе в скором времени я больше не смогу ничего делать в кузнице.

Он положил руки перед собой и задумчиво рассматривал их.

— Так я стал заниматься музыкой и научился играть на гитаре. Я ничего не любил так, как эти часы, в которые тренировался и играл. В один прекрасный день я познакомился с морозной феей. Я думал, у нас нет ничего общего, кроме наших ночей и ссор. Но когда я сыграл ей на гитаре, ее лицо засияло. У нас было намного больше общего, чем мы могли себе представить. Однажды ночью она встала и взяла бумагу и перо.

Он улыбнулся, как будто только что что-то вспомнил.

— Ах да! Это тоже всегда мне нравилось в тебе! Что ты никогда не набрасывала халат.

— Я не была голой! На мне был крылатый плащ. Но ты не мог его видеть.

— Точно. Я забыл, — сказал он и кивнул. — Невидимый плащ это конечно совсем другое. В любом случае, в ту ночь ты начала писать слова для новых песен. Это были странные стихи, своеобразные как какой-нибудь экзотический язык. В них не было рифмы, но была мелодия. Я полюбил твои слова сразу, как только услышал их. В этом была вся ты. И я решил показать тебе свой настоящий голос и придумал музыку для твоих стихов. Поцелуи угасают так быстро. Но наши души услышали друг друга.

«Души». Она любила его за одно это предложение.

— Итак, это были не только поцелуи,— серьезно продолжил он. — Скорее все вместе. Твой смех, твоя злость и манера ссориться, как будто тебе нужно было выиграть битву. Серьезность, с которой ты пыталась научиться фехтовать. Осторожность, с которой ты держала в руках зимние цветы, твое восхищение всем, что живет и умирает.

«Значит, это песни», — подумала она. — «Теперь все начинает вставать на свои места».

— Споешь для меня песню? — попросила она. — Одну из тех, для которых я написала слова?

К ее удивлению его настроение внезапно изменилось. Как будто ледяной ветер погасил все тепло, его лицо помрачнело, и Саммер при всем желании не могла понять, что такого сказала. Он бросил на нее такой взгляд, как будто она попросила его выпрыгнуть из окна.

— Сожалею, — пробормотал он. — Заточенная в клетку птица не поет на публику.

Саммер покачала головой и спрыгнула с подоконника.

— Тогда я пойду, — также холодно ответила она. — Не буду мешать тебе петь песни для себя.

— Саммер?

Она была уже в дверях и неохотно остановилась.

— Ты все еще не веришь мне, верно?

Это было скорее утверждение, чем вопрос. Она повернулась.

— Не совсем, — призналась она. — Я бы очень хотела, но в моих снах я не могу разглядеть лицо Индиго. Однако он такого же роста и с такими же темными волосами как у тебя. И он любил музыку.

— И? — сказал Любимый. — Он тоже был левшой?

Саммер насторожилась, затем открыла рот от удивления.

— Нет! — выкрикнула она.