Пепельное сердце

— Красный янтарь, — тон его голоса звучал немного задумчиво. — Почти как твои волосы, но твои глаза напоминают скорее дымчатый кварц.

— Волосы у меня от матери, а глаза — от отца, рыботорговца. — Хоть от вина её мысли стали тяжёлыми и туманными, над правильными ответами ей не приходилось задумываться ни секунды. Она вообще не могла быть настолько пьяной, чтобы забыть детали собственной жизни. Слишком сильно она желала, чтобы они были правдой.

— В самом деле? Твой отец всего лишь простой рыботорговец? Я мог бы поклясться, что ты родом из богатой семьи.

— Как ты пришёл к такому выводу?

Краем глаза Саммер заметила тенистое пожимание плечами.

— Ну, иногда ты как-то… непосредственно разговариваешь с людьми. Так, будто ты привыкла приказывать. Кроме того: есть не так много людей, которые гордятся быть актёрами, как это делаешь ты. Те, которые становятся ими из бедности, жалуются на свой выбор. И лишь те, кто решился на это по доброй воле, любят свою работу. И обычно они приходят из богатых домов, думая, что теперь они, наконец, обретут свободу.

Саммер улыбнулась. Это была самая простая игра — брать образы, которые ей предлагал собеседник, и формировать по ним собственное «Я».

— А кто сказал, что рыботорговцы должны быть обязательно бедными? — прошептала она. — Мои родители занимали тридцать рабочих в рыбном зале.

— Значит, я всё-таки прав, и ты богатенькая девочка?

— По крайней мере, была ей. Я родилась в мраморном доме и могла бы жить как принцесса предместья, но уже с детства я любила театр. Так что я ушла в Кандуран, хотя моя семья была против.

Образ, который Саммер только что описала, казалось, шёл в ногу с ней одной дорогой в обществе многих других девушек, которыми она уже была. Лишь смутно и едва различимо она узнавала среди всех этих выдуманных созданий саму себя: незнакомку, чуждую ей. Истекающую кровью, с ссадинами и пустым взглядом, и с этим страхом в сердце, который гнал её из города в город.

— Сколько тебе было лет, когда ты покинула Тувалу? — поинтересовался Финн.

Саммер замедлила шаг. Когда речь заходила о числах, это означало, что нужно быть осторожной.

— Почему ты хочешь это знать?

— Морт утверждает, что тебе двадцать пять. Но я…

— Вот как! Ты считаешь меня обманщицей?

— Т-с-с! Хочешь привлечь вредителей? Нет, но ты та, кто точно знает, чего она хочет и как это получить. Это мне и нравится в тебе.

Саммер пожала плечами.

— Морт хотел актрису в возрасте Мии. А я хотела роль любой ценой. Что бы ты сделал?

Рука Финна крепче сжала ладонь Саммер, словно они только что заключили договор. Было кое-что ещё, чему она не переставала удивляться: иногда признание лжи служит лучшим подтверждением её правдоподобности, чем, если бы Саммер продолжала настаивать на своей версии.

— И… сколько тебе лет на самом деле? — спросил он, спустя некоторое время.

«Один год и четыре месяца, Финн. Пятьсот одиннадцать дней бродячей жизни».

— Семнадцать, — ответила она. И быть может, даже так оно и было?

— Да, это больше тебе подходит, — сказал он с улыбкой в голосе. — На год младше меня, я тоже очень рано стал актёром. Ну, да, моя семья была настолько бедной, что им пришлось избавиться от меня, как только это стало возможным…

С многозначительной паузой, последовавшей после его слов, Финн приоткрыл для неё дверь в собственную жизнь. Конечно, он ожидал, что она ступит на порог и осмотрится вокруг. Но Саммер закусила нижнюю губу и молчала. Каждый вопрос и каждый ответ создавали новую ленту событий и новое будущее, которого никогда не будет. Уже сейчас она считала шаги, оставшиеся ей прежде, чем она будет вынуждена двинуться дальше одна. Саммер незаметно замедлилась, вкушая каждый вздох его присутствия и чувствуя себя при этом воровкой.

— И… Ты так же заставила Морта поверить, что тебя на самом деле зовут Саммер? — продолжил Финн через некоторое время.

— Меня так зовут! Я всегда ношу имя своей роли. Это…

— Но какое настоящее твоё имя? Которое тебе дали родители?

Последнее тепло от вина испарилось. Каждый раз было одно и то же. На несколько недель она забывала о своём одиночестве и даже о том факте, что она была никем. Недели, когда она становилась кем-то, когда она говорила «мы», словно это было обычным делом. До тех пор, пока они не начинали задавать вопросы. А вопросы они задавали всегда.

— Да что с тобой? Тебя, правда, зовут Финн? Или это твоё сценическое имя?

Он резко остановился и задержал её. Они застыли на перекрёстке переулка и пересекающей дороги.

— Вот видишь? И так всегда, — внезапно в его голосе ощутилось нетерпение и злость — чувства, о которых Саммер в нём не знала. — Рано или поздно ты переводишь тему, заговариваешь людей до тех пор, пока те не забывают, что они хотели о тебе узнать.

Она тихо рассмеялась.

— Люди предпочитают говорить о себе.