Пьер Грассу

Услышавъ шумъ нѣсколькихъ шаговъ по лѣстницѣ, Фужеръ поправилъ тупей, застегнулъ бархатную бутылочно-зеленаго цвѣта куртку, и былъ не мало изумленъ, увидавъ лицо изъ тѣхъ, которыя въ мастерскихъ зовутся попросту дынями. Этотъ фруктъ сидѣлъ на тыквѣ, одѣтой въ голубое сукно и украшенной множествомъ издававшихъ звонъ брелоковъ. Дыня сопѣла какъ морская свинка, тыква двигалась на двухъ брюквахъ, неправильно именуемыхъ ногами. Настоящій живописецъ вытурилъ бы маленькаго торговца бутылками, и немедленно выпроводилъ бы его за двери, объявивъ, что не пишетъ овощей. Фужеръ безъ смѣха посмотрѣлъ на заказчика, ибо у г. Вервелля на рубашкѣ красовался брилліантъ въ тысячу экю.

Фужеръ взглянулъ на Магуса, и сказалъ: Толстосумъ! употребляя словцо, бывшее въ то время въ ходу въ мастерскихъ.

Услышавъ это г. Вервелль сморщилъ брови. За буржуа тянулись другія овощи въ лицѣ его жены и дочери. Лицо жены было раздѣлано подъ красное дерево; она походила на стянутый по таліи кокосовый орѣхъ, на который насажена голова. Она вертѣласъ на ножкахъ; платье на ней было желтое съ черными полосами. Она гордо показывала митенки на пухлыхъ рукахь, въ родѣ перчатокъ на вывѣскахъ. Перья съ похоронныхъ дрогъ перваго разряда развивались на нелѣпой шляпкѣ. Кружева прикрывали плечи равно толстыя какъ спереди, такъ и сзади; отчего сферическая форма кокоса являлась во всемъ совершенствѣ. Ноги, въ томъ родѣ, который живописцы зовутъ гусиными, въ башмакахъ изъ лакированной кожи съ длинными гамашами. Какъ вошли ноги въ башмаки? — неизвѣстно.

Слѣдовала молодая спаржа, въ зеленомъ съ желтымъ платьѣ, съ маленькой головкой, съ причесанными en bandeau волосами желто-морковнаго цвѣта, въ которые влюбился бы римлянинъ; у нея были тоненькія руки, веснушки на довольно бѣлой кожѣ, большіе наивные глаза съ бѣлыми рѣсницами, чутошныя брови, шляпа изъ итальянской соломы, обшитая бѣлымъ атласомъ, съ двумя изрядными атласными бантами, добродѣтельно красныя ручки и ножки, какъ у маменъки. Эти три существа оглядывали мастерскую со счастливымъ видомъ, свидѣтельствовавшимъ о ихъ почтительномъ энтузіазмѣ къ искусствамъ.

— Вы будете насъ срисовывать? — спросилъ отецъ вызывающимъ тономъ.

— Точно такъ, — отвѣчалъ Грассу.

— Вервелль, у него крестъ, — шепнула жена мужу, когда художникъ отвернулся отъ нихъ.

— Да развѣ я заказалъ бы наши портреты живописцу безъ ордена? — сказалъ бывшій торговецъ пробками.

Илія Магусъ раскланялся съ семействомъ Вервеллей, и вышелъ; Грассу проводилъ его на лѣстницу.

— Только вы и могли выудить такихъ чучелъ.

— Сто тысячъ приданаго.

— Да, но за то и семья!

— Триста тысячъ въ будущемъ, домъ въ улицѣ Бушера и дача въ Вилль-д'Аврэ.

— Бушера, бутылка, пробочникъ, пробки, — сказалъ живописецъ.

— За то будете жить въ довольствѣ до конца дней своихъ, — сказалъ Илія.

Эта мысль освѣтила голову Пьера Грассу, какъ утренній свѣтъ его чердавъ. Усаживая отца молодой дѣвицы, онъ нашелъ, что у него славное лицо, и восхищался тѣмъ, что на немъ такъ много фіолетовыхъ тоновъ. Мать и дочка вертѣлись вокругъ живописца, восхищаясь всѣми его приготовленіями; онъ имъ казался богомъ. Это видимое обожаніе нравилось Фужеру; отъ золотого тельца падалъ на эту семью волшебный отблескъ.

— Вы должны заработывать бѣшеныя деньги? — сказала мать, — но вы всѣ и проживаете?

— Нѣтъ, — отвѣчалъ живописецъ, — я ихъ не проживаю, у меня нѣтъ средствъ на то, чтобъ жить въ свое удовольствіе. Мой нотаріусъ помѣщаетъ мои деньги, онъ ими завѣдуетъ; передавъ ему деньги, я уже о нихъ не забочусь.

— A мнѣ говорили, — вскричалъ Вервелль, — будто живописцы — дырявые горшки.

— A кто вашъ нотаріусъ, если не секретъ? — спросила г-жа Вервелль.

— Отличный, славный малый, Кардо.

— Э, э! вотъ такъ штука! Кардо и нашь нотаріусъ, — сказалъ Вервелль.

— Не шевелитесь, — сказалъ живописецъ.

— Сиди же смирно, Антиноръ, — сказала жена, — ты мѣшаешъ художнику, а еслибъ ты видѣлъ, какъ онъ работаетъ, ты понялъ бы…

— Боже мой! Отчего вы меня не учили искусству? — сказала дѣвица Вервелль своимъ родителямъ.

— Виржини, — вскричала мать, — молодой дѣвушкѣ не прилично учиться нѣкоторымъ вещамъ. Когда ты выйдешь замужъ… ну!… а пока, потерпи.

Въ этотъ первый сеансъ семья Вервеллей почти сблизилась съ честнымъ художникомъ. Они условились, что явятся черезъ два дня. Выходя, отецъ и мать велѣли Виржини идти впередъ; но не взирая на разстояніе, она услышала слѣдующія слова, которыя не могли не возбудить ея любопытства:

— Съ орденомъ… тридцать семь лѣтъ… у него есть заказы, деньги онъ помѣщаетъ у нашего нотаріуса… Спросить Кардо… Гм! называться m-me де-Фужеръ!.. онъ человѣкъ, повидимому, не дурной… Ты мнѣ скажешь: за купца? Но выдавъ дочь за купца, пока онъ не оставилъ дѣлъ, еще нельзя сказать, что съ ней станется! Между тѣмъ какъ бережливый художникъ… притомъ, мы любимъ искусства… Словомъ!..