Пьер и Мария Кюри

Простой выход из положения — расстаться с семьей З. — оказывался для Мани невозможным. Она боялась встревожить своего отца. А главное, не могла себе позволить роскошь — бросить очень выгодное место. Уже пришло время, когда от накоплений Брони остались одни воспоминания, и теперь обучение старшей сестры на медицинском факультете оплачивали Маня и отец. Каждый месяц посылает Маня своей сестре пятнадцать рублей, а иногда и двадцать— почти половину своего месячного заработка. А где найти такое же вознаграждение? В конце концов между нею и семьей З. не произошло ни непосредственного объяснения, ни тягостного столкновения. Было разумнее молча испить чашу унижения и остаться в Щуках, как будто ничего не произошло.

Жизнь опять течет все так же, как и раньше, Маня по-прежнему дает уроки, бранит Анзю, встряхивает Юлека, который засыпает от всякой умственной работы. Продолжает свои занятия с крестьянскими детьми. Как и раньше, она сидит над книгами по химии, сама удивляясь своей настойчивости. Играет в шахматы, ездит на балы и гуляет на чистом воздухе…

Неудачная любовь, обманутые надежды на высшее образование, постоянная нужда в деньгах — все эти испытания вызывают у Манн стремление забыть о собственной судьбе, и ее мысли обращаются к семье. Не для того, чтобы взывать о помощи. Даже не для того, чтобы пожаловаться на горечь своих чувств. Ее письма полны добрых советов и предложений. Ей хочется, чтобы ее близкие жили как можно лучше.

В письме 1886 года она пишет своему отцу:

«Прежде всего и больше всего пусть милый папа бросит огорчаться тем, что не может помогать нам. Недопустимо, чтобы наш отец жертвовал для нас еще чем-нибудь сверх того, что он уже дал нам. Мы получили хорошее образование, солидную культуру и неплохой характер. Таким образом, пусть папа не унывает: мы не пропадем. С моей стороны, я буду навек признательна своему горячо любимому отцу за то, что он сделал для меня, а сделал он неизмеримо много. Только одно меня печалит — что мы не в состоянии достойно отплатить ему за это. Мы можем лишь любить и почитать его, насколько это в силах человека…»

10 сентября 1887 года Маня пишет Генриэте:

«Не верь слухам о моем замужестве — они лишены основания. Такая сплетня распространилась по всей округе и дошла даже до Варшавы. Хотя я в этом неповинна, но боюсь всяких неприятных разговоров.

Мои планы на будущее самые скромные: мечтаю иметь свой угол и жить там вместе с папой. Бедняжка папа очень нуждается во мне, ему хотелось бы видеть меня дома, и он томится без меня. Я же отдала бы половину жизни за то, чтобы вернуть себе независимость и иметь свой угол.

Если окажется возможным, я расстанусь со Щуками, что, впрочем, может произойти только через некоторое время, тогда я обоснуюсь в Варшаве, возьму место учительницы в каком-нибудь пансионе, а дополнительные средства буду зарабатывать частными уроками. Вот все, чего желаю. Жизнь не стоит того, чтобы так много заботиться о ней».

24 февраля 1888 года Маня пишет Броне:

«Я потрясена романом Ожешко «Над Неманом». Эта книга преследует меня, я не знаю, как мне быть. В ней все наши мечты, все страстные беседы, от которых пылали наши щеки. Я плакала так, как плакала в три года. Отчего, отчего рассеялись эти мечты? Я льстила себя надеждой трудиться для народа, вместе с ним, и что же? Я еле-еле выучила читать какой-нибудь десяток деревенских ребятишек. А пробудить в них сознание самих себя, их роли в обществе, об этом не могло быть и речи. Ах, боже мой! Как это тяжело… Я чувствую себя такой ничтожной, такой пошлой. И когда вдруг нечто совершенно неожиданное, как чтение этого романа, вырывает меня из удушливого существования, я так страдаю».

Маня — Юзефу, 18 марта 1888 года:

«Милый Юзик, наклеиваю на это письмо последнюю, оставшуюся у меня марку, а так как у меня нет буквально ни копейки (да, ни одной!), то, вероятно, я вам не напишу до пасхальных праздников, разве что какая-нибудь марка случайно попадет мне в руки.

Цель моего письма поздравить тебя с днем ангела, но если я запаздываю, то, поверь мне, что это вызвано только отсутствием у меня денег и марок, а просить их у других я еще не выучилась.

Милый мой Юзик, если бы ты только знал, как я мечтаю, как мне хочется приехать на несколько дней в Варшаву! Я уже не говорю о моих совершенно износившихся и требующих поправки нарядах… Но износилась и моя душа. Ах, только бы избавиться на несколько дней от этой холодной, знобящей атмосферы, от критики, от необходимости все время следить за тем, что говоришь, за выражением своего лица и за своими жестами: мне нужен этот отдых, как купание в знойный день. Да есть много и других причин желать перемены моего местопребывания.