Пьер-Огюстен Бомарше. Его жизнь и литературная деятельность

Во время постановки «Евгении», «Двух друзей» и первых тридцати представлений «Севильского цирюльника» Бомарше был в самых дружеских отношениях с актерами «Французской комедии». Разлад между ними начинается из-за тридцать первого представления «Цирюльника». В «Доме Мольера» существовал в эту пору обычай конфисковывать в свою пользу всякую пьесу, если она начинала приносить доход не выше определенной меры. Само собою разумеется, актеры всегда имели возможность довести какое угодно произведение до конфискации, объявить его, как они говорили, tomb'e dans les r`egles, т. е. подходящим к параграфу, а потом опять получать с него полные сборы в свое полное распоряжение. Такая именно судьба грозила «Севильскому цирюльнику» в декабре 1775 года. Но Бомарше никогда не принадлежал к числу людей, добровольно поддающихся стрижке, и как только актеры стали справляться у него, когда будет принадлежать им «Севильский цирюльник», он иронически ответил им: «А зачем ему принадлежать вам, господа?»… «Скажите, – говорили ему те же актеры, – вы хотите, чтобы мы играли его в вашу пользу еще шесть, семь, даже восемь раз?»… А Бомарше хотел «тысячу и один раз». Из этих препирательств мало-помалу возникла продолжительная борьба писателя за права своих собратьев. С обычною энергией он поднял на ноги других драматургов, привлек к делу внимание правительства и, таким образом, положил начало ныне существующей во Франции ассоциации писателей для сцены, зорко оберегающей права своих членов.

Представление «Севильского цирюльника», несмотря на тенденциозность его третьей редакции, было разрешено в награду писателю за его подвиги под фамилией Ронак. В тот же 1775 год и по тем же мотивам было кассировано оскорбительное и убыточное для Бомарше решение по делу с Лаблашем. Пересмотр процесса должен был происходить в прованском парламенте, но по причинам, о которых будет сказано дальше, этот пересмотр состоялся только в июле 1778 года. Заседания прованского парламента происходили тогда в Эксе. И Лаблаш, и Бомарше – оба нарочно приезжали для этого на родину Гассенди, философа-учителя Мольера. Как и в деле Гезмана, оба противника обменивались язвительными мемуарами, но время было другое, в парламенте заседали совсем другие советники, и Бомарше дали наконец удовлетворение, признав законной его сделку с Пари-Дювернэ.