Перчатка для смуглой леди

— В любом случае, интеллектуальный снобизм ему не присущ.

— О, разумеется.

— Ты доволен тем, как идут репетиции? — В общем, да.

— Наверное, всегда испытываешь немного странное чувство, когда отдаешь собственное творение в плавильную печь или в кузницу, называемую театром. Особенно, если, будучи режиссером, ты сам являешься этой плавильной печью.

— Пожалуй. Видеть, как твое драгоценное создание обрабатывают, пропускают через личности актеров, превращая в нечто совершенно отличное от того, что ты написал. И приходится мириться с этим, потому что чем больше изменений, тем лучше. У меня иногда возникает удивительное ощущение, что режиссер во мне никак не связан с драматургом, и я начинаю сомневаться, знаю ли я, о чем пьеса.

— Могу себе представить.

Они шли, беседуя в полном согласии, двое мыслящих муравьев, движущихся на восток против вечернего потока себе подобных, направляющихся прочь из Сити. Когда они достигли моста Черных братьев, центр почти опустел, и на маленькой улочке, где обитали Перегрин и Джереми, не было ни души. Они поднялись в квартиру, сели у окна, попивая сухое мартини и пытаясь разглядеть «Дельфин» на дальнем берегу реки.

— Ты никому не проговорился о документах и перчатке, — сказала Эмили. — Интересно, как тебе удалось, ведь это такое потрясающее событие. Ты, наверное, едва не взорвался от переполнявших тебя эмоций.

— Ну, я всегда мог поделиться с Джереми. И с экспертом, конечно.

— Как странно, — произнесла Эмили.

Она встала коленями на диван, положила руки на спинку и уперлась в них подбородком. Ее лицо, имевшее форму сердечка, выглядело очень молодо.

Перегрин понимал, что ему необходимо выяснить ее мнения и настроения, что она любит и что не любит, откуда родом и была ли влюблена, а если была, то что она об этом думает.

— Как странно, — повторила Эмили. — Вон там, на Хенли-стрит, жил Джон Шекспир, сделавший перчатки для внука. Он сам их сделал или поручил работнику?

— Сам. В записке сказано: «Сработаны моим отцом».

— А почерк такой же неразборчивый и зигзагообразный, как и его подписи?

— Да, но не совсем такой же. Почерк человека не всегда похож на его подпись. Однако все эксперты сошлись во мнении, обнаружив определенные доказательства сходства.

— Что он сделает с ними, Перри? Продаст за бешеные деньга или он все-таки подумывает оставить их здесь? О, — воскликнула Эмили, — они должныостаться здесь!

— Я пытался поговорить с ним на эту тему, но он был непроницаем, как бетонная стена.

— Джереми будет рвать и метать, если реликвии продадут за границу, — сказала Эмили.

— Джереми?

— Да. У него пунктик на утрате национального достояния. Я ни капельки не удивлюсь, если обнаружится, что портрет Веллингтона Гойи украл Джереми. Просто для того, чтобы сохранить его для Англии.

Эмили снисходительно усмехнулась, и Перегрину почудилась в ее смехе особая собственническая нежность. Он сильно расстроился. Эмили все говорила и говорила о Джереми, о его магазине и хранящихся там сокровищах и о том, как он был обеспокоен идеей рекламной кампании.

— Неужели ты не видишь, — добавила Эмили, — что он способен ворваться в берлогу мистера Кондукиса и потребовать, чтобы тот не выпускал реликвии из рук?

— Надеюсь, ты преувеличиваешь.

— Нисколько. Он фанатик.

— Ты хорошо его знаешь, не правда ли?

— Довольно хорошо. Я помогаю иногда в магазине. Они ведь специалисты по старинным костюмам. Конечно, большая часть работы достается напарнику, потому что Джереми занят в театре, но в промежутках между контрактами он много делает. Я учусь у него всяким премудростям, например, как придать прежний блеск картинам и как обновлять переплеты. У него есть удивительные гравюры и книги.

— Знаю, — коротко ответил Перегрин. — Я бывал там.

Эмили повернула голову и задумчиво посмотрела на него.

— Сейчас он совершенно помешался на перчатках для спектакля. Говорит, что у него есть пара перчаток времен короля Якова, очень маленьких, и он думает, что они подойдут, если убрать бисер и вышить их в точности как вышита перчатка Гамнета.

— Знаю, слыхал.

— Он позволит мне помогать ему.

— Поздравляю.

— Спасибо. Он мне очень нравится, и я от всей души желаю ему удачи с Дестини, если уж он так в нее влюблен, но, боюсь, ничего у него не выйдет.

— Почему?

— Он очень милый, но ему чего-то не хватает. По крайней мере, я так думаю.

— Правда? — почти закричал Перегрин, испытывая огромное облегчение. Он принялся без умолку болтать о перчатке, пьесе и о том, что у них припасено на ужин. Он позволил себе невероятную экстравагантность, накупив, по его мнению, самой вкусной еды: копченого лосося, переложенного икрой, холодную куропатку и продукты для двух салатов. К счастью, их вкусы с Эмили, видимо, совпали. Они запивали лосося ликером «Доктор Бернкаслер», и он им так понравился, что они прикончили всю бутылку, закусывая холодной куропаткой. Поскольку Джереми сбежал, им досталась и его порция, и они выпили и съели все без остатка.